Марксизм в России начинался со лжи

Для Гакстгаузена описанная им жизнь была, скорее всего, возможно, экзотикой. А для многих тогдашних думающих русских людей это была крайняя неожиданность, переворачивавшая их представления о России. Эффект открытия оказался велик — тем, что «славянофилы» (аристократы же, в сущности, уже догадывавшиеся о житье-бытье народа ранее интуитивно, но также, вероятно, и через посредство осмысления церковной соборности) теперь обрели, можно сказать, полнейший протокол об укладе жизни подавляющего большинства народа. Протокол этот довершал их представления о своей нации. Это, в частности, дало позже возможность Н. Ф. Федорову довести идею общинности до совпадения ее с идеей поистине грандиозного космического Храма и Музея, символизирующих и включающих в себя бессмертие единого православного братского Человечества в мировом пространстве и мировом времени.

Не надо забывать и о том, откуда пошла грандиозная идея расселения землян во Вселенной.

Впрочем, Н. Федоров и другие могли прийти к осмыслению общинных принципов и через церковь, религию. Скорее всего, так это и было, скажем, во взглядах Вл. Соловьева: он видел в общине подлинно христианский социализм, его-то только и считая подлинным. В том и дело — открытие крестьянской общинности не начинало собой идею социализма, а лишь дополняло ее. Обогащало неизвестными ранее картинами из быта народа.

Не все так просто обстояло, стало быть, и в провозглашении единства самодержавия, православия и народности... Самодержавие — такова сложность — вытекало в значительной мере из одного и из другого. Известно, что исторически наша национальная идея — тоталитарна. Да ведь потому и соединилась она при встрече с Западом с другим типом, но тоже тоталитарности.

Именно из исследований А. Гакстгаузена о существовании русской крестьянской общины узнал А. И. Герцен, а потом и Н. Г. Чернышевский — они сами это признавали. Но, скорее всего, оттуда же почерпнули свои познания о «русском патриархальном коммунизме» и Маркс и Энгельс… Оба они, однако, иронизировали, в частности, над Герценом, упрекая его в том, что он почерпнул сведения о существовании русской общины, будучи уже в эмиграции, а, мол, не тогда, когда эксплуатировал своих крепостных в России, не зная, что они общинники...

Конечно, сегодня не более всего на свете важно, кто, где, когда и от кого узнал о том, что в России — в масштабах огромной страны — сохранились до последних времен архаические формы патриархального коллективизма. Судьбоносно другое — то, что они сохранились. Община среди таких факторов — это, в первую очередь, экономический облик и эквивалент реальной тогдашней жизни. Имеются и у нее, и у всего вообще тогдашнего бытия и иные аспекты, связанные с коллективизмом и вытекающие из него. Речь пока не о том, что из этих аспектов и сторон хорошо, а что плохо.

Хотелось бы обратить внимание Ваше и на то, что само человечество начиналось с общины. И вся его последующая история, где больше, а где меньше, — это именно разрушение общины, т. е. замена ее чем-то другим. Логический конец старой общины — капитализм: община и капитализм — антиподы. В свою очередь, логический конец капитализма — новая община, синтезирующая обе предшествующие ступени. Триада!

Так вот: в России — это очевидно — так и не произошло разрушения общины. Революция ее возродила. Она была погублена уже только сталинским государственным капитализмом, и началось это с коллективизации 1929 г.

Община — как феномен — старше христианства. Тем более — на Руси. Поэтому община у нас особенно органично слилась именно с коллективистскими принципами христианства. Оно же отличается этой спецификой как раз более всего в его православном ответвлении. Православие с самого своего появления у нас в стране приняло форму именно общин — особенно монастырей. У церковных общин к началу XVII в. оказалось во владении, между прочим, до двух третей всех возделываемых российских земель. Вместе, между прочим, с самими крестьянами, которые эти земли обрабатывали, будучи одновременно членами своих крестьянских общин... Но даже и против этого вида эксплуатации (общин — общинами) возникла известная ересь «нестяжателей» (Нил Сорский и др.). Они осуждали вообще всякие формы эксплуатации и частной собственности (и пользование всем тем, что не заработано или не создано собственным трудом). Сугубо общинная позиция!

Не любопытно ли: даже русские дворяне, вплоть до принятия Уложения 1649 г., получали свои имения не в собственность, а в качестве жалования за службу — без права передачи их по наследству. В России частная собственность на землю окончательно закрепилась за дворянами лишь в царствование Екатерины II, а у крестьян ее нет, как известно, и до сих пор.

Все это, вместе взятое, ясное дело, определило особый характер духовности в России. Наиболее достойным ее проявлением стало — по конечной сути — именно «нестяжательство». В идеале.