Марлен Дитрих

– Так много лет вместе, – вздыхала она, помогая мне тем вечером наносить макияж, выщипав предварительно волосы вдоль линии их роста, чтобы сделать зрительно более высоким мой лоб, и пояснив: – Студийная уловка.

Она улыбнулась, показав на свое собственное «возвышенное» чело, и принялась подводить мне нижние веки белым карандашом, чтобы усилить их сияние. Потом приделала мне накладные ресницы, которые постригла так, что они приобрели текстуру перьев, – сама я приехала в плачевно неподготовленном виде, – и одолжила свою алую помаду.

Когда макияж был закончен и я, виляя бедрами, влезла в лазурно-голубое атласное платье с бриллиантовыми застежками на лямках, Рита зааплодировала:

– Обалдеть! Они позеленеют от зависти, когда увидят, какая вы красивая.

– Настолько позеленеют, что предложат мне работу? – Я посмотрелась в зеркало, проверила, нет ли на зубах следов от помады. – Меня теперь считают скорее старой боевой лошадью.

– Это неправда! – возмутилась Рита. – Такие женщины, как вы, не стареют. Вы созреваете, как вино.

Я обняла ее:

– Это ты – вино, Liebchen. Я всего лишь аперитив.

Рита отвела меня вниз, сжимая пальцами мой локоть.

– Ну, теперь запоминайте, что они скажут, – шепнула она, а я, переполненная чувствами, застыла перед выходом на террасу.

Я не боялась скакать по скрипучим сценам, которые грозили провалиться подо мной, и петь, когда вокруг свистела шрапнель и слышались выстрелы, но хищные взгляды, мигом обратившиеся в мою сторону, едва заметные наклоны голов, чтобы шепнуть что-то на ухо соседу, вызвали во мне желание убежать.

Это была ошибка. Мне не нужно было возвращаться сюда.

– Что… они говорят? – дрожащим голосом спросила я.

– «Не позволяйте им видеть, как вы потеете», – улыбнулась Рита, глядя на мое испуганное лицо. – Однажды у нас останавливался Папа. Он обожает вас, своего фрица. Сегодня он не смог присутствовать здесь, но просил напомнить вам, если вы появитесь.

– Правда? – сказала я и взбила рукой недавно окрашенные и завитые волосы, после чего вышла на арену. Ошибка или нет, я не позволю им ничего заметить.

И вот я стояла вместе с Мерседес, окруженная людьми, которые меня знали, видели мои картины или слышали о моих военных акциях, но никогда я не чувствовала себя в такой изоляции. Бетт прошипела, что она хочет пригласить нас обеих к себе, как только этот фестиваль целования задниц закончится, но, кроме нее, никто не выказал особой радости при виде меня. Некоторые актрисы из тех, что помоложе, имен их я не знала, оценивали меня взглядами, как будто прикидывали, могу ли я увести вожделенную роль из-под их высоко задранных носов. Времена действительно изменились. И тем не менее все оставалось по-прежнему. В сорок четыре года, рассудила я, мне нужно утешаться тем, что я все еще выгляжу достаточно впечатляюще, чтобы меня воспринимали как соперницу.

– Она здесь? – наконец спросила я у Мерседес, которая, конечно, знала, кого я имею в виду.

– Пока нет. В отличие от тебя, она предпочитает прятаться. А что? Хочешь с ней встретиться?

Я пожала плечами:

– Если она появится, почему бы нет?

Мерседес приподняла бровь:

– Столько времени прошло, а ты все еще не утратила интереса. Я уверена, она любопытна тебе так же, как ты – ей.

– А я ей любопытна? – Я забыла о своем обычном напускном безразличии. – Она когда-нибудь говорила с тобой обо мне?

– Марлен, – вздохнула Мерседес, – к чему спрашивать?

Через два часа я готова была откланяться. Рита представила меня Гарри Кону, директору по производству «Коламбия пикчерз», который дал начало ее успеху в кино. Он оказался на удивление молодым и обходительным, поцеловал меня в щеку и выразил свое удовольствие от знакомства, но впечатления, что его энтузиазм выльется в предложение работы, не оставил. Орсон предупреждал меня, что Кон не заинтересован в том, чтобы взращивать таланты своими руками. Рита была исключением, хотя сам Кон принадлежал к новой породе кинодеятелей, предпочитавших брать актеров взаймы у других студий, таким образом привлекая публику, которая уже готова платить. Я не была на контракте и не имела предпродажной привлекательности. Больше двух лет я вообще не снималась, а моя последняя картина «Кисмет» была предана забвению.

И все же, прежде чем отойти от меня и присоединиться к группе кокетливых актрисок, Гарри Кон протянул мне визитку:

– Скажите своему агенту, чтобы он позвонил мне. Нам нужно поговорить.

Рита пришла в восторг, хотя и пробурчала себе под нос:

– Он дьявол. Захочет купить вашу душу. И он может себе это позволить. Он еврей. – (Я сжалась и бросила на нее строгий взгляд.) – Не то чтобы меня это беспокоило, – торопливо добавила Рита. – Мне нравятся евреи. Но после войны и учитывая, что вы немка… Но все равно он будет идиотом, если не подпишет с вами контракт.

Он не будет. Я вернулась к Мерседес, выкурила две сигареты, и как только решила, что могу уже потихоньку подняться наверх и снять накладные ресницы, которые трепыхались на глазах, как умирающие бабочки, по толпе пронесся возбужденный ропот.