Марлен Дитрих

Мерседес расправила сутулые плечи, лицо ее как-то по-особенному засияло. Не успев проследить направление ее немигающего взгляда, я уже знала, что увижу.

Прибыла Гарбо.

Я никогда не забывала о том вечере, когда Анна Мэй, Лени и я пошли на фильм Пабста «Безрадостный переулок» и как меня до слез поразило ее сверхъестественное присутствие. Я не ожидала встретиться с той же женщиной. Как и для меня, пора расцвета для Гарбо осталась в прошлом; в ее карьере, как и в моей, были свои взлеты и падения. После трех номинаций на награды Академии и восторженных отзывов критики подступающий возраст и уменьшившиеся кассовые сборы ускорили ее решение оставить все это в прошлом и обратиться к частной жизни и желанному уединению, о котором так много писали.

И все же я поймала себя на том, что приподнимаюсь на цыпочки, чтобы поглазеть на нее поверх толпы. Все померкло вокруг, когда Орсон, одетый в смокинг, ввел ее на террасу. Звезды расступались перед ней, как охваченный благоговением небесный свод. Когда Гарбо приблизилась и в поле ее зрения попала Мерседес, я заметила искру узнавания в ее глазах, которую она тотчас же загасила.

Сказать «красива» значило даже не начать ее описывать.

Для женщины она была довольно высокой, однако, как ни парадоксально, ниже, чем я ее себе представляла. Но разве не все мы таковы, созданные природой, чтобы нас превозносили, доводя до божественных пропорций? Несмотря на рост, черты ее отличались хрупким совершенством: скульптурно вылепленные щеки и королевский нос, невероятно изящно очерченный рот и строгое выражение лица, которое могло быть таким спокойным, таким загадочным, что зрители выводили на нем свои мечты, как рисунки на белом песке, пока воды ее частной лагуны не накатывали и не смывали их, оставляя берег пустым.

Захваченная в водоворот эмоций, в восторге, смешанном с неверием в то, что Гарбо наконец здесь, – эта икона, на которую, как говорили, я похожа, стилю которой я подражала, сестра-комета, чья звездная траектория вычерчивалась рядом с моей, но ни разу с ней не совпала, – я опустила взгляд к ее ногам.

Гарбо могла быть совершенной во всем, но ступни у нее были как у крестьянки.

Орсон щелкнул пальцами, чем вывел из ступора разинувшего рот официанта и заставил меня поднять глаза. Предложили шампанское. Гарбо покачала головой. Одетая в простое черное платье, которое обволакивало ее мистическим шармом, она что-то шепнула Орсону, а он кивнул и посмотрел туда, где стояла…

Я.

Удовольствие заурчало в голосе Мерседес.

– Видишь? Ей и правда любопытно. Иди.

Меня шатнуло вперед. Я утратила чувство времени. За несколько шагов на пути к ожидавшей меня Гарбо я увидела себя в головокружительном вихре трансформаций: одержимая любовью школьница с непомерным бантом на голове и зажатым в ладошке растаявшим марципаном; девушка-бунтарка, посвятившая себя игре на скрипке; профессионалка из кабаре с моноклем, выходящая, виляя бедрами, на засыпанную опилками съемочную площадку, где ее панталоны с оборками будут разжигать страсти. Я увидела мать-заступницу, опекающую ребенка, дерзкую соблазнительницу и полную пренебрежения жену; я увидела звезду, запущенную катапультой на вершину обожания по неизвестно чьему желанию. А когда я подошла к ней и протянула ладонь для приветствия, то увидела себя как потрепанного войной майора, который в лазарете пожимает руку умирающему юноше-нацисту.

Я хотела спросить, действительно ли она подглядывала за Габеном, когда тот голым купался у меня в бассейне, но вместо этого сказала дребезжащим голосом:

– Я Марлен Дитрих.

И, почувствовав прикосновение Гарбо, сухое и холодное, услышала в ответ:

– Знаю.

Послесловие

В 1946 году Марлен вернулась во Францию, чтобы сняться с Жаном Габеном в фильме «Мартин Руманьяк». Фильм не пользовался успехом, и отношения актеров завершились на горькой ноте. Сильно урезанный цензорами релиз картины в Америке тоже, казалось бы, подтверждал конец карьеры Марлен в качестве звезды Голливуда.

Не испугавшись этого, она появилась еще в четырнадцати лентах, включая хичкоковский «Страх сцены» (1950), «Свидетель обвинения» Билли Уайлдера (1957), эпизодическую роль у Орсона Уэллса в «Печати зла» (1958), снялась у Стэнли Крамера в «Нюрнбергском процессе», где взяла на себя непростую роль немецкой вдовы, муж которой, нацистский офицер, был казнен за преступления. Она доказала, что имеет колоссальный актерский талант, но ее больше ни разу не выдвигали на премию Академии.