Мародеры

Как и многие другие нацисты, он жил в Мюнхене и открыл галерею недалеко от Дома немецкого искусства. Он также вернул себе свою берлинскую галерею и потребовал, чтобы ему возвратили принадлежавшие ему работы из Мюнхенского центрального пункта сбора.

Габершток продолжал свою деятельность до самой смерти в 1956 году. Он был похоронен в крипте, созданной нацистским скульптором Йозефом Тораком. Коллекцию и свою большую библиотеку Габершток завещал Художественному собранию города Аугсбурга. Вдова арт-дилера основала и возглавила Фонд Карла и Магдалены Габершток. Сегодня коллекция этого фонда — главная ценность Аугсбургского музея, а у входа посетителей встречает бюст мародера. Многие работы из коллекции — результат сделок, которые Габершток провернул в нацистской Германии.

Последний директор Музея фюрера Герман Фосс тоже поселился в Мюнхене и снова занялся историей искусства — в частности, написал эссе о Франсуа Буше.

Бюхнер, Лозе, Гофман, Габершток — тот факт, что все эти люди после войны продолжали активно заниматься своей профессиональной деятельностью, свидетельствует, что послевоенная реституция и люстрация проходили далеко не безупречно.

Не раз бывало, что процесс реституции оборачивался очередным хищением, а способы, с помощью которых музеи, другие государственные учреждения и бывшие функционеры НСДАП завладевали произведениями искусства, пугающе напоминали методы нацистов. Система мародерской бюрократии практически не изменилась. Когда власти ФРГ в конце 1960-х решили избавиться от части коллекции Гитлера, они прибегли к услугам того же арт-дилера, что некогда продавал эти же произведения диктатору. Никто не придавал большого значения тому, что многие из этих работ краденые и что их разыскивают владельцы.

Иногда произведения искусства с сомнительным прошлым «отмывались». Так, в 1966–1967 годах правительство Баварии продало на аукционе 110 картин из государственного собрания, утаив, однако, от покупателей, что они когда-то принадлежали Мартину Борману и Герману Герингу. Вырученные деньги пошли на покупку других работ с менее запятнанным прошлым. Еще возмутительнее было то, что организатором аукциона выступил директор Старой пинакотеки Хальдор Зёнер — бывший нацист и видный член партии.

* * *

Скандал с ковром Меркель быстро стал одной из главных политических новостей. Оказавшись в столь неловком положении, фрау рейхсканцлер, если верить немецким СМИ, поспешила поскорее от него избавиться.

Но этот случай очень символичен и лишний раз доказывает, что попытка окончательно разобраться с собственным прошлым не особенно удалась даже в стране, приложившей для этого максимальные усилия. На похищенное искусство закрывали глаза почти семьдесят лет, и можно представить себе, каким количеством грязи обросла эта проблема. Каждый антикварный стул, стол, ковер или картина были потенциальной политической бомбой из прошлого.

Даже при том что в Германии процесс реституции искусства более или менее работал, случай с ковром Меркель показал, сколько еще предстоит сделать. В Германии есть множество проектов и учреждений с государственным финансированием, которые исследуют провенанс предметов искусства, но этого оказалось недостаточно. Der Spiegel рассчитал, что с сегодняшними ресурсами исследование происхождения всех работ, хранящихся в музейных фондах страны, займет несколько десятилетий. Искусствоведы говорят, что им не хватает рабочих рук, но в общественных дискуссиях все чаще звучит иное мнение: «ковер прошлого» надо скатать и выкинуть.

В дебатах, разгоревшихся в 2006 году после возвращения картины Кирхнера «Берлинская уличная сценка», многие видные деятели немецкого мира искусства требовали прекратить или по крайней мере усложнить процесс реституции произведений искусства, похищенных нацистами. Не только в Германии, но и во многих других странах не раз поднимался вопрос о том, что следует установить сроки давности в делах по реституции. Мол, пора закрыть эту тему, ее место в истории. Ничего нового тут нет: списать эти преступления за давностью лет предлагали еще с момента капитуляции нацистской Германии в 1945 году. Если бы тогда это удалось, вопрос о реституции сегодня бы не стоял.

Однако установление сроков давности сыграло бы на руку мародерам и тем, кто более или менее сознательно извлекал выгоду из этих преступлений.

Но еще более серьезная проблема заключается в том, что преступления эти совершались не только в годы нацизма. После войны права многих потерпевших были снова ущемлены. Власти, государственные и частные музеи и другие учреждения игнорировали, обманывали, а иногда и шантажировали законных владельцев и их наследников. Их право на отнятые у них вещи оспаривалось и отрицалось. Многие арт-дилеры, замешанные в преступлениях, после войны, как мы видели, продолжали заниматься своей профессиональной деятельностью, а в некоторых случаях, как это ни абсурдно, отвечали за реституцию тех самых работ, в хищении которых сами же и участвовали.