Мародеры

Когда журнал Focus в ноябре 2013 года написал о находке в мюнхенской квартире, нелюдимый 80-летний старик оказался как бы под увеличительным стеклом мировой прессы. Корнелиус Гурлитт, всю жизнь бежавший публичности, стал человеком, поговорить с которым желал буквально весь мир. Немецкие власти испытывали невероятное давление. Со всего мира поступали звонки и письма от разных еврейских организаций, адвокатов, экспертов и наследников тех, кого ограбили нацисты. Многие спрашивали, почему власти раньше не сообщали о найденных сокровищах, стоимость которых, по предварительной оценке, составляла от 500 миллионов до одного миллиарда евро. США и Израиль оказывали на Германию дипломатическое давление, требуя вернуть картины законным владельцам. Уже на следующий день после журнальной публикации Рейнхард Неметц, главный обвинитель по делу, был вынужден собрать пресс-конференцию и дать комментарии.

За короткое время о сенсационной коллекции были написаны километры статей и колонок и как минимум столько же — о владельце собрания и его необычной жизни. Затворническое существование Корнелиуса Гурлитта вызывало не меньшей интерес, чем сами картины.

По понятным причинам о Корнелиусе Гурлитте было известно немного. А подробности его жизни, которые время от времени всплывали, только добавляли всей этой жизни трагизма и нелепости. Похоже, что Корнелиус Гурлитт пытался спрятаться не только от властей, но и вообще от современности. В единственном интервью (его удалось взять журналу Der Spiegel) Гурлитт признавался, что не смотрел телевизор с 1963 года. А в кино в последний раз был в 1967-м — на фильме Франца-Йозефа Шпикера «Дикий всадник». Всю свою жизнь он посвятил обожаемым картинам. А его отец, по словам Корнелиуса Гурлитта, сотрудничал с нацистами лишь для того, чтобы спасти эти шедевры. Единственной целью жизни сына стала забота о наследии отца. Впрочем, Гурлитт-отец относился к своей коллекции с такой же страстью: в одном неопубликованном эссе Хильдебранд Гурлитт пишет, что эта коллекция была для него дороже всего в жизни.

В Мюнхен семья переехала после смерти отца. В 1960-м Хелена Гурлитт продала четыре картины из коллекции, в том числе портрет Бертольта Брехта работы Рудольфа Шлихтера. На вырученные деньги были куплены две большие квартиры.

Корнелиус был очень робким и застенчивым мальчиком, избегавшим общения. Какое-то время он изучал историю искусств в Кёльне, но по неясным причинам прервал обучение. В 1968-м умерла мать. Примерно тогда же он, похоже, и стал настоящим отшельником. Единственный человек, с которым он вроде бы поддерживал постоянные отношения, — это его сестра Рената. Последующие сорок лет он прожил наедине со своими картинами, время от времени продавая то одну, то другую из них, чтобы обеспечить свое существование. Так продолжалось до самого февраля 2012 года, когда к нему пришли с обыском.

10 февраля 2014 года в Зальцбурге, где у Гурлитта был второй дом, была обнаружена еще одна часть коллекции — более двухсот полотен: работы Пикассо, Ренуара и известная картина Клода Моне «Мост Ватерлоо», которую раньше считали утерянной. Одна лишь эта картина стоит около 10 миллионов евро. Однако найденные в Зальцбурге полотна вроде бы не имели отношения к нацистским преступлениям.

Разоблачение и последовавшая за ним буря в СМИ, похоже, сильно подействовали на Корнелиуса Гурлитта. Когда в 2012 году коллекция была арестована, он был сильно рассержен на власти, которых всю жизнь старался избегать. Но когда журналисты обнародовали его историю, Гурлитт почувствовал, что его неправильно поняли. Прежде всего в том, что касалось взаимоотношений отца с нацистами — эти отношения, по мнению Корнелиуса Гурлитта, были поданы «в чересчур негативном свете». Для сына Хильдебранд Гурлитт был героем, спасавшим искусство, а не коллаборационистом, наживавшимся на чужих страданиях. Корнелиус, который раньше говорил только о том, что надеется вскоре вернуть картины, теперь понял, что на кону стоит кое-что посерьезнее — честь отца. Однако времени совсем не оставалось. За зиму 2014 года его здоровье сильно пошатнулось — казалось, бесконечные вспышки фотокамер высосали остатки жизни из немощного старика, которому уже исполнился восемьдесят один год.