Марокко - красная земля

Но что это?! Все повскакали со своих мест, в экран посыпался град камней, песка, палок, и он в мгновение ока превратился в клочья.

Так люди бледа реагировали на то, что человеку угрожал дикий зверь.

Зажегся свет. Конец фильму! Билетеры начали было ругать зрителей, но разгоряченные лица, блестящие глаза и руки, сжимавшие кумии, были слишком выразительны.

Мой сосед, скорее всего какой-нибудь талиб, в феске и европейских брюках под джеллабой, счел необходимым заявить мне по-французски:

— Дикари из бледа! Испортили зрелище!..

— Неужели вы полагаете, что мне жаль пяти франков, заплаченных за билет? — спросил я. — Они великолепны, ваши соотечественники. Каким человечным и непосредственным был их порыв, как горячо вступилась они за чужого им человека! Такое зрелище стоит больше пяти франков.

Талиб — не убежденный мною — пожал плечами.

Он наверняка чувствовал себя более "европейцем", чем я.

* * *

Шли дни, недели, месяцы…

Позади остались люди и красочные города, позади — Атлас, касающийся вершинами небес, горные дуары, могучие касбы каидов, подлинных владык гор, позади — снега и кедры, шумящие потоки.

Если оглянуться, вдали виднеется гигантская стена — гряда Атласа, но если бросить взгляд на восток или на юг, он теряется в безграничном пространстве бледа.

А где же начинается Сахара?

Нет никакой четкой границы между хоть сколько-нибудь заселенным бледом и безводной безлюдной Сахарой. Нет четкой границы между Марокко и Алжиром. Такая граница есть только на карте.

У подножия Атласа довольно часто встречаются селения, потому что потоки несут с гор воду; здесь обрабатывают землю, сеют хлеб, кукурузу, разводят скот, выращивают оливки и финики…

Чем дальше на восток или на юг, тем пустыннее становится пейзаж, тем меньше воды и тем сильнее чувствуется горячее дыхание Сахары.

Иногда мне попадалась на пути нищая, вылепленная из красной земли деревенька: несколько десятков пальм, источник, немного скота.

В горах приходилось составлять маршрут от дуара к дуару. а в пустыне я шел от источника к источнику. Там, где нет воды, нет ни людей, ни животных, ни пальм, ни травы, только жестокое убийственное солнце и смерть.

Иногда в тех местах, где была хоть какая-нибудь растительность, я встречал одинокую хижину кочевника. Случалось мне отдыхать и в химе — каменной или глинобитной хате с похожей на стог соломенной крышей, и в военном лагере. Здесь были расположены только части Иностранного легиона.

Еще несколько лет назад в этой местности происходили бои, и я бреду по так называемой незамиренной зоне под собственную ответственность, подписав заявление о том, что семья моя не будет предъявлять претензий, если я погибну. В левом кармане у меня письмо от французских властей, в правом — из султанской канцелярии. В зависимости от обстоятельств я лезу то в правый, то в левый карман. Иду я спокойно и чувствую себя в безопасности. Для каждого у меня — раскрытая ладонь и святое слово "слама". Мое единственное оружие — морской финский нож. Богатства у меня нет, я несу с собой фотографический аппарат, компас, немного денег, в ранце — пищу и воду. Вода — это главное!

Однажды, измученный жаждой, я выпил больше, чем имел право. Моя карта говорила, что в двух километрах от того места течет уэд. Я свернул с пути и почти без сил добрался до него. Уэд был, но воды в нем не было! На дне — высушенный солнцем, без единой капли влаги песок. На берегу — несколько жалких пальм. Такими бывают реки пустыни!

Патруль поделился со мною своим самым ценным сокровищем: жалким запасом воды. Полкружки этой жидкости иногда спасает жизнь человеку.

На красноватом или сером фоне скалистой пустыни сияет кое-где ярко-белым пятном кубба — часовенка-гробница святого марабута, который здесь закончил свой земной путь. Можно отдохнуть в ее тени, поразмыслить о бренности жизни. Но напрасно было бы искать рядом воду! И не от жажды ли скончался путник, кости которого покоятся под куббой?

После многодневного путешествия мне как-то пришлось остановиться в касбе богатого каида. Ему принадлежали многочисленные стада, сотни пальм, разбросанных по различным оазисам, несколько жен. Жизнь здесь текла, как в библейские времена.

В нижних помещениях находились конюшни, кузницы, комнаты для слуг. На втором этаже жил каид с женами и детьми. Обед готовили во дворе под открытым небом.

Вечером хозяин дома стоял на пороге и следил, как пастухи сгоняли на ночь стада овец, наполнявших двор своим блеянием. Ржали кони, верблюды медленно пережевывали жесткую траву. Был тихий, спокойный вечер. Солнце заходило над пустыней…

В этой касбе я достиг своеобразной вершины своих жизненных успехов: сам того не желая, выманил из гарема семерых жен каида. Случилось это так…

После обильного ужина, сидя за кофе, конечно, на полу, на пушистых коврах, мы разговаривали о знаменитых марабутах. И тут я сказал:

— Я не говорю о марабутах-святых или о марабутах-одержимых, это совсем другое дело, но что касается марабутов-колдунов, то с ними я мог бы потягаться.

И продемонстрировал несколько "волшебных фокусов", которым научился, бродя по свету.