Марс. Станция Красные пески (СИ)

И особист, в ответ заулыбался, кивая головой вверх, имея в виду, что корабль с грузом улетел, и что он сделал основное и главное, а дальше будет лишь бюрократическая возня — комиссии, рассуждения, бесконечная говорильня, без принятия конкретных решений. Андрей сейчас уважал этого человека. Он принял решение и его осуществил. И даже в мозгу Андрея мелькнула мысль, что следовало бы узнать подноготную «героя» — за что он оказался так далеко: карты, продажные женщины, бюджетные деньги? Ведь человек правильный, согласно официальной картотеке, и личность сильная, устойчивая к кризисам. Такие герои очень ценны для любой власти!

«Он очень грамотный специалист», — решил Андрей, продолжая улыбаться особисту. И ещё подумал. — «Припрягу я тебя, бродяга, на настоящую работу, с такими твоими талантами».

А тот, до конца досмотрев старт космолёта, превратившегося уже в яркую, маленькую звезду на мониторе забрала скафандра (снаружи, до сих пор, бушевала пыльная буря, хотя и шла уже на спад), снова обратив внимание на Андрея, сказал:

— Теперь будем ждать вторжения.

Андрей обалдел от такого заявления — меры предосторожности, это ладно, но вот так — вооружённое вторжение, провокация союзников… Всё-таки, Андрей думал, что это теоретические страхи начальника безопасности станции. А тут… Тот в это верил по полной программе! … Но Андрей промолчал, не убирая благожелательной улыбки.

В ответ особист изумился спокойствию Андрея. Он ждал другой реакции федерального чиновника, явно отрицательной. Произнёс:

— Угроза вторжения сил Северного Союза очень велика, Андрей Семёнович. Но вы мне не верите, я это вижу. Спасибо, хотя бы, за понимание, за то, что не мешаете мне делать мою работу.

Андрей ещё более поощрительно улыбнулся и шевельнул плечом, мол, он всё понимает. Хотя он хотел отозваться, что согласен с концепцией «напряжённой» безопасности станции «Красные пески», но, всё-таки, такой истеричности и скороспелости в действиях не разделял и не собирался разделять в дальнейшем. Суета в близких к политике ситуациях, какими бы критическими они не были, противопоказана. Она лишняя. Она опасна.

Но Андрей промолчал, потому что его слова только бы подогрели истерию особиста, а сейчас требовалось успокоить ситуацию, нормализовать её. Ничего страшного не происходило и не могло происходить, ибо союзники никогда не посмеют напасть на станцию Федерации. Этого не может быть. Никогда. Ни при каких обстоятельствах!

Андрей основательно вгляделся в лицо особиста — да, этого служаку следовало пригреть, и вытащить из марсианской дыры. Обязательно. Он спец, но долгое сидение на окраине Вселенной любого начнёт превращать в сумасшедшего. Изо дня в день, из года в год, одно, и тоже. А тут — приезд высокого чиновника, прилёт учёных-инженеров, непонятный выезд непонятно кого к периметру базы, объявленный шпионской диверсией, и он, этот «сухарь», вдруг, сразу — фигура!

Андрей снова добро улыбнулся и кивнул особисту, мол, я вижу тебя насквозь, гадёныш. Фигура! Теперь он его будет так подсознательно называть — Фигура! Андрей даже чуть игриво подмигнул особисту, мол, ну что, Фигура, ещё поработаем?

Но «Фигура» воспринял знаки Андрея по своему, он просиял, показал рукой в мутное, пыльное небо, а потом сжал эту руку в кулак: «Но, пасаран!».

Андрей кивнул, мол, понял. «Но пасаран — Не пройдут!» — лозунг Испанской народной республики, где воевали наши добровольцы, в позапрошлом веке. Два века с лишним прошло с той поры. Может больше, может меньше. И сколько потом было таких народных республик, с этим «Но пасараном», признанных нами и непризнанных. В основном все «Но пасараны» сработали, и они, враги, не прошли. Но ту, самую первую войну, народную, в Испании, мы проиграли. И она, испанская, осталась в наших сердцах болью, и болью очень большой, вечной болью. Мы забрали их детей, спасая от бомб, наши добровольцы «отработали» там по полной программе, но народное правительство «уговорили» западные правители выгнать добровольцев, а после Испанию сдали фашистам. Потом, чтобы избавить мир от фашизма, человечеству пришлось заплатить цену в пятьдесят с лишним миллионов человеческих жизней. Двадцать девять миллионов — цена России. Цена Федерации в нынешних границах — ещё более огромная.

Андрей снова посмотрел на особиста, снова поощрительно, лучезарно ему улыбнулся, получил в ответ довольную, одобряющую улыбку. Соприкасаясь плечом к плечу, они двинулись к воздушному шлюзу. И тут всё это великолепие пресёк острый, отрывистый крик, даванувший по ушам через динамики шлема:

— Что-о?!!! Ка-ак?!!!

Андрей удивился. Нет, Андрей обалдел — это вскричал особист. Тот смотрел на два скромных белых стокилограммовых контейнера, притороченных у стены.

Андрей ничего не понимал: «Что?!».

Особист, тыча пальцем в контейнеры, просипел зловещее слово:

— Аманий!

А после разразился яростной матерной бранью:

— Мать вашу, так вас всех раз так! Это аманий! Это двести килограммов долбанного амания! Всех нас так, вот так и вот так! Почему он здесь?!!! Так и вот так!!!