Марсельская сказка

— Я боялась навсегда потерять связь с людьми, которых люблю. И хотя после того как моя мать сожгла тот сад, а я едва не купила билеты, осознание того, что в Шотландии по-прежнему оставались те, кем я дорожу, удержало меня в пределах острова. Оказывается, любить кого-то можно и на расстоянии. Правда, когда это расстояние не превышает тысячи миль.

— Постой… — протянул Реми, хмурясь. — Сожгла сад? О чем это ты?

Горькая усмешка слетела с моих губ.

— Моя мать очень любила розы. Когда-то Роузфилд славился своими розовыми садами, но со временем качество земли ухудшилось, и наши лучшие плантации стали редеть на глазах. В свой день рождения мама как-то вслух загадала желание: «Хочу, чтобы в следующем году Роузфилд вернул величие своего имени». Той же ночью отец и дедушка привезли в Роузфилд земли с плодородных владений и высадили в саду с десяток розовых кустарников. Уже следующим летом наше поместье было не узнать. Розалинда казалась такой счастливой. Но когда спустя много лет отец умер, она сожгла этот сад. Она просто… просто сожгла его, Реми, едва не спалив и наше поместье. Мисс Синклер, наша домоправительница, говорит, так она пыталась сжечь свою боль. А я говорю, что она просто сумасшедшая.

— Наверное, это и есть то, что сейчас зовётся любовью, — пробормотал Реми, глядя куда-то за моё плечо. Я усмехнулась, качая головой. — Так что же ты, не веришь в любовь?

«Конечно я, черт подери, в неё верю».

— Хочешь сказать, ты веришь в неё? — прогнав лишнюю мысль, промурлыкала я и взяла его руку в свою, но лишь для того, чтобы направить её к колоде. — Вытягивай.

Его лицо исказила гримаса сожаления. Он продемонстрировал мне крестового короля и вернул карту обратно.

— Сколько у тебя было женщин? — без раздумий спросила я.

Реми отчего-то расхохотался.

— Нисколько.

Я сощурилась.

— Лжёшь.

— Я не из тех, кто будет ловить дам по кабакам, но и не из тех, кто найдёт своё тихое счастье. Выводы делай сама.

— Так что же… — ухмыльнувшись, я подсела ближе. — Я посягнула на ваше целомудрие, месье?

Его шокированный взгляд заставил меня прыснуть смехом.

— Разве я дал повод так думать?

— Нет! — процедила сквозь смех я. — Конечно, нет…

— У меня были женщины, Эйла, две-три, но ничего не вышло, потому что мы разного хотели от жизни, — он вдруг почему-то стал серьёзным, будто снова покрылся коркой льда, и взгляд его некогда тёплый остекленел. — Мне казалось, в какой-то момент они забывали о созданных между нами договорённостях. Но я не могу их винить. Они просто сами не знают, чего хотят.

Реми посмотрел на меня, и лишь тогда я поняла, что речь идёт далеко не о каких-то девушках, речь идёт обо мне. Улыбка сползла с моего лица, глаза заблестели. Это было точно удар хлыстом по спине. Отрезвляюще, больно, но больно лишь от одной мысли о содранной коже, ведь шок ещё не выпустил настоящие чувства наружу. Я ещё не успела принять свою правду, а он уже спешил все обрубить на корню… не позволил мне всё обдумать. Не позволил признаться, наконец, самой себе в том, что в последние дни я только и делала, что изо всех оттягивала момент нашего расставания. А он… выходит, он продолжает придерживаться «договорённостей»?

«Только, пожалуйста, Эйла, не выходи из себя».

— С чего ты взял, что они не знаю, чего хотят? Это они тебе так сказали? — рявкнула я и встала с земли, отряхивая это жалкое подобие платья. — Или ты за них сам все решил?

Реми встал с земли, теперь возвышаясь надо мной, и я вдруг почувствовала себя слабой, никчёмной, такой глупой… сырые стены подвала вдруг начали надвигаться на меня, но собственная злость на этот раз не позволила мне долго оставаться в ловушке пережитых страхов. Я вздёрнула подбородок, с вызовом встретив его серьёзный взгляд.

— Нет. Но если бы они знали, они бы мне сообщили об этом, — процедил он, сжимая челюсти.

Его слова били точно в цель. И взгляд выжигал во мне любые попытки протеста. Сжав кулаки, я развернулась, чтобы направиться прочь от этой разрушительной правды, но Реми схватил меня за локоть и резко развернул к себе. Я ахнула, ударившись носом о его широкую грудь, и подняла голову, чтобы встретиться с этим полыхающим взглядом. Он склонился над моим лицом и прошептал:

— Ответь мне, Эйла, глядя мне в глаза скажи, что знаешь, чего ты хочешь.

— Ты сам-то знаешь, чего хочешь? — немедленно отрикошетила я, сощурившись. — Или у тебя всё завязано лишь на «договорённостях»?

— Я знаю, чего я хочу, — Реми поднял ладонь, касаясь пальцами моих щёк. Всё во мне затрепетало от этой болезненной нежности, и я прикрыла глаза, вздрогнув, когда он заговорил вновь: — Но это не имеет смысла. Наш уговор — вот, что важно. Пойдём. К утру мы должны быть в Париже.