Я точно помню, что приходила в себя дважды. И во второй раз, когда тёмная пелена на мгновение рассеялась перед моими глазами, а в рассудок начала медленно проникать осознанность, я смогла увидеть перед собой расплывчатые силуэты как минимум двоих мужчин. Они сидели передо мной, а я лежала мешком в окружении сухой соломы, и моё тело было мне совершенно неподвластно. Больше не было ни качки, ни запаха моря. Теперь кряхтение мотора заглушало все прочие звуки, и я с опозданием поняла, что нахожусь в чем-то похожем на кузов грузовика, несущегося вперёд по ухабистой дороге. Всё было размытым, как во сне, призрачным и мимолетным, и я будто снова смотрела на себя со стороны, совершенно не ощущая никакой связи с происходящим. Я несколько раз поморгала, шевельнула кончиками одеревеневших пальцев, продолжая блуждать взглядом по окружающему меня нечеткому пространству, как вдруг один из сидящих передо мной силуэтов дернулся, навалился вперёд, прямо ко мне, и, грубо схватив меня за подбородок, прижал к моим губам и носу влажную тряпку, крепко пропахшую чем-то едким и удушающим. У меня не было ни сил, ни единого шанса сопротивляться.
Прошла секунда, две… и вот я вновь вернулась в наш дивный розовый сад. Морна вынесла нам с папой по кусочку кекса.
***
— Так а козырь-то какой?
— А ты, я смотрю, совсем ослеп? Вот, на-ка, взгляни, увидел?
— Да что ты мне её в лицо суешь, идиот?! Вижу я, вижу! Шулер чёртов. Только тебе на пики и везёт.
— Помалкивай и ходи.
Неясные отголоски — низкие, хриплые, будто помехи на радио — едва прорывались сквозь густое марево крепкого сна. Состояние небытия оставляло меня постепенно, позволяя сосредоточиться на пробуждающихся во мне ощущениях. В основном преобладала боль. Сплошная тупая боль, сковавшая все моё тело и плавно продвигающаяся к затылку, где становилась обжигающе яркой, почти невыносимой. Мне пришлось крепко зажмуриться, застонав, и только потом с трудом распахнуть налившиеся свинцом веки. Дыхание тотчас сбилось.
Я обнаружила себя, навзничь лежащей на холодной сырой земле. Грязный потолок, в который был вонзён мой остекленевший взгляд, слишком низко висел над головой. На нем застыл конденсат, и крупные капли так и угрожали сорваться вниз, чтобы протаранить мой лоб. Вдохнув спертый воздух, я медленно повернула голову вправо и широко распахнула глаза, увидев перед собой невысокую ржавую решетку. За ней проглядывались тёмные силуэты людей, я уже слышала их голоса раньше, и мне пришлось несколько раз моргнуть, чтобы придать своему зрению ясность. Бесполезно. Кругом господствовал гнетущий полумрак, разгоняемый лишь тусклым светом керосиновой лампы, стоящей у миниатюрной калитки. Сердце глухо застучало в груди.
Что, чёрт возьми, происходит?
Паника овладела мной настолько быстро, что тело едва успело среагировать. Я резко дернулась, приняла сидячее положение и бросилась к калитке, обхватывая ледяными пальцами грязные прутья решётки. На полу за ней были разбросаны карты, и две пары глаз немедленно обратились ко мне, когда я подняла взгляд выше и увидела двоих мужчин, сидящих на полу в турецкой позе. Голова закружилась, я пошатнулась и закричала ослабшим голосом:
— Кто вы такие?! Где я? Живо выпустите меня отсюда!
Яркие картинки минувших событий замелькали у меня перед глазами, и я резко потеряла равновесие, рухнув на колени. Не помню… я совсем ничего не помню. Как я здесь оказалась? Меня похитили? Но когда? Я ведь… только сегодня приехала в Роузфилд, только спустилась к обеду…
Огромная пропасть разверзлась в сознании, и все воспоминания канули в неё, оставив меня опустошенной и обессиленной. Внезапно меня затошнило, желудок скрутило, и я с трудом подавила рвотный рефлекс, согнувшись пополам. Где-то над моей головой уже гоготали те люди за решёткой, но их смех терялся в собственном бешеном стуке сердца. Я сглотнула обильную слюну, а вместе с ней и горечь, заполнившую всю мою ротовую полость. Веки стали тяжёлыми, в глазах потемнело, и все моё тело снова обмякло. Грубый мужской смех утих, ритм сердца замедлился, и сквозь глухую тишину вдруг прорезался визгливый скрип открывающейся калитки.