Я, корветтен-капитан фон Шторм командир боевой и весьма результативной подлодки германских кригсмарине отправил на дно десятки кораблей противника и сотни человек из их экипажей. Что же, на войне, как на войне, и я был десятки раз на волосок от солёной, забортной смерти. Но ни в каком, самом причудливом, фантастическом сне или галлюцинации от кислородного голодания не могло мне приведется, что я буду не много не мало, как участником весьма странного и сомнительного прожекта по улучшению человеческой породы, причём столь активным участником. Впрочем, сеньорита Чаора (не синьора точно, поскольку по её словам замужем она не была и не собиралась, поскольку безоговорочно решила посвятить себя науке) не оставила мне выбора. Да и какой молодой здоровый мужчина смог бы устоять перед такой красотой? Как я могу передать то, что произошло между нами? Послевкусие от близости с ней было похоже на медленно ускользающий аромат драгоценного вина.
Я, помнится перед походом, накануне выхода в море на обновлённом, пахнущем свежей краской цвета нуар, “Чиндлере”, принялся, словно влюблённый гимназист, кропать чувственные графоманские вирши, в стиле Бодлера. Что-то вроде:
О весьма утилитарной подоплёке своего очень краткого и настолько же мимолётного романа я старался не думать. В конце концов, моя жизнь, как и жизнь моих товарищей-подводников, стоит не дорого и может оборваться в любой момент, как и жизнь какого-нибудь безвестного солдата по имени Курт или Ганс, стынущего в мёрзлых окопах восточного фронта. Ну, вздумалось некой таинственной группе высоколобых учёных мужей улучшать человеческую породу путём увеличения какой-то там кроманьонской наследственности. Ну, выискивают они подходящих индивидов, рыская по всей планете, словно чокнутые энтомологи в поисках редких жуков и бабочек. Ну, так и сачок с лупой им в помощь. Мне же скромному немецкому моряку с графской родословной, будь она не ладна, хотя бы будет, что вспомнить в крайнюю минуту.
Дверь каюты медленно, без стука открылась, и через комингс шагнул, сгибаясь, чуть ли не в пояс, светловолосый великан. Гигант едва помещался в крохотной командирской каюте.
— Агалаф?! — почти, что вскрикнул я изумлённо, — но что вы тут де…
Брат Чаоры поднял огромную длань в успокаивающем жесте. Профессор пристально посмотрел мне в глаза и тихо, но отчётливо произнося фразы, заговорил:
— Отто, простите меня, но я не имею выбора…
Наш кодекс безопасности заставляет меня сделать это. Никто не должен узнать о происшедшем с вами на острове. Никто не должен узнать о нас с сестрой и нашей лаборатории и уж тем более обо всём, что вам рассказала Чаора. Необходимо было сделать это прямо в лаборатории, но сестра попросила отсрочку, пока вы не ушли в море. Я не наврежу вам. Просто заблокирую вашу память. Блок будет работать не менее двадцати пяти лет. Я умею устанавливать срок блокировки. Вероятность того, что вы всё же что-то вспомните, есть, но она ничтожно мала. На это случай в вашей памяти всплывёт этот наш разговор, и особенно помните, что неосторожно сказанное слово может навредить Чаоре! Чаоре Олоре! Олоре! Оре, ре, ре, ре!.. — тревожно зазвенело у меня в голове.
Мы уже пятые сутки в море. За бортом царит полный штиль и адская тишина. На многие мили вокруг безлюдно и безкорабельно.
Ну вот, похоже, накаркал.
В моей крохотной каюте над самым ухом, возле узкой, как ложе монашки койки подводника, тревожно завибрировал в перепонках зуммер телефона внутренней связи. Голос старпома Шульца глухо прогудел в тяжёлой оцинкованной трубке:
— Отто, слева по курсу, в полутора милях крупная цель.
Я не мешкая ответил:
— Тебя понял. Погружайся на перископную глубину, — и поспешил в командирский отсек.