Марш Кригсмарине

— Не стоит ссориться бывалым фронтовикам из-за какой-то еврейской падали. Мы очищаем эту страну от паразитов. Это приказ рейсфюрера Гимлера. Мы из охраны лагеря Биркенау[55]. Командируют нас, поскольку солдат из частей сопровождения для эшелонов с евреями не хватает. В каждом эшелоне набирается целый вагон жидовских выкидышей. До Польши большинство из них добирается в виде мелкой, зловонной падали. Уже сейчас чуть не половина из них передохла. Произошла неприятность, солдат открыл вагон, чтобы поставить в него ведро с водой и в этот момент две мелких крысы сбежали. Юркнули под колёса вашего состава. Одну я успел достать и если бы вы мне не помешали, достал бы и вторую — Фельдфебель посмотрел поочерёдно на меня и Шульца и криво усмехнувшись, продолжил — Я понимаю господа, моя служба, да и сам я зловонны для вас, как выгребная яма. Однако замечу, не всем везёт со свежим ароматом морского бриза. Кто-то, чёрт возьми, должен разгребать и человеческое дерьмо!

— Да где же ты воевал, фронтовичок? — подал голос Гюнт Прус.

Он в распахнутом длиннополом пальто, руки в карманах, стоял в зоне полумрака, опершись о вагон спиной. С ленивой непринуждённостью он жевал деревянную зубочистку.

Вперёд шагнул начальник Тирпица, молодой веснушчатый офицер:

— Гауптшарфюрер воевал в Белоруссии, это на западе России, восточнее Польши. Находясь на должности ротмистра, в чине гауптштурмфюрера Тирпиц командовал особой айнзацкомандой[56]. Уничтожал бандитов-партизан и их пособников. Поверьте господа, большая часть русских пособники партизан. За особые заслуги он был награждён железным крестом второй степени. Гауптшарфюрер Тирпиц был дважды ранен и контужен взрывом партизанской гранаты.

— Как же господин ротмистр загремел в обер-фельдфебели? — всё так же лениво поинтересовался Прус — Влюбились в какую-нибудь русскую партизаночку?

На этот раз, не скрывая злобного раздражения, заговорил сам Тирпиц, его глаз вновь задёргался в нервном тике:

— Всего лишь дал в морду одному заносчивому оберсту[57] из Вермахта. В офицерском ресторане он отказался пожать мне руку, поздравить с наградой. Чёртов чистоплюй, такой же белоручка, как и вы. Вечно воротите свои аристократические носы от чернорабочих войны. Все вы, если копнуть, патриоты снаружи и гнилые либералы внутри. Четырежды прав был фюрер — таких как вы должно выжигать калёным железом. Проклятая пятая колонна англо-американских свиней. Даже русские большевики лучше вас. Они, по крайней мере, не либеральничают ни со своими, ни с чужими!

Глаза оратора почти вылезли из орбит, выражая бешенство, изо рта обильно летела слюна. Рука с растянутым сухожилием, словно ядовитая змея, ползла к кобуре. Веснушчатый командир с нескрываемым раздражением схватил его под локоть и поволок прочь:

— Какого чёрта, Альфред! Что вы всё время хватаетесь за оружие! Вы не в Минске! На этот раз простым разжалованием дело не обойдётся!

— Неплохая байка! — усмехнулся им вслед Прус — Кому рассказать не поверят. Офицеры кригсмарине против Тирпица!“

Фон Рей горестно покачал головой:

— До чего же дошла наша Германия. Детоубийство. Эти ужасные концлагеря. Как много вокруг сумасшедших, обезумевших от этой войны. Это надо же, Альфред Тирпиц[58]! Полный тёзка гросс-адмирала! Пристрелил бы его кто-нибудь поскорее, чтобы славное имя не позорил!

Глава 10. “Марш Кригсмарине”

Когда мы возвращались к своему штабному вагону, случилось происшествие, которое я не смогу забыть никогда. Из подвагонного мрака выскользнула маленькая фигурка и метнулась к Шульцу. Тот уже несколько оправился от шока и шёл на своих двоих с перебинтованной головой, но без посторонней помощи. Тим едва не свалился на землю от неожиданности, когда нечто метнулось к нему под ноги и, обхватив, вцепилось в них мёртвой хваткой. Мне с трудом отдалось оторвать это существо от ног Шульца. Эта была девочка лет пяти. Ребёнок был грязнее трубочиста и источала лисий запах дикого лесного зверька. Я поднял её на руки, она показалась мне невесомой, словно птичка, не больше веса своего короткого пальтеца. Она вцепилась мне в шею с невероятной силой, несоразмерной её крохотному телу и зашептала мне в ухо по-французски, шепелявя, проглатывая слоги и по-детски коверкая язык.

— "Месье, месье! Вы не видели моего папу? Он такой большой, доблый и класивый. — С трудом разбирал я — " Мама осталась дома валить кашку, а мы с папой пошли гулять. На улице нас схватили стлашные месьё и меня отняли у папы. Папа меня не отдавал и тогда огломный злой месье сделал "бабах" и папа упал. Папе, навелное, стало плохо. Потом мы ехали долго-долго с Бетти, Анни, Шали и ещё с длугими детьми и очень хотели пить и кушать. Все сначала плакали, а потом устали и замолчали. Я ланьше не любила кашку. Тепель очень, очень люблю. Мама, навелное, селдится, что мы с папой ещё не велнулись, а кашка остыла. Потом Анни и Шали и все дети пелестали плакать. Они легли на пол, плямо на пи-пи и ка-ка, и уснули и больше не хотели плосыпаться. Бетти шла из булочкина дома, когда её тоже схватили злые месьё.