Марш Кригсмарине

— О, боже! — Вскрикнула Йора и попыталась, было, кинуться бежать к пожарищу, но Урхо, схватив её за руку, решительно остановил женщину.

— Немцы, тискерне-подлецы, любят оставлять в таких местах мины, сувениры утешения для скорбящих родственников. Так что останься здесь — тихо, но решительно произнёс командир.

Мичман Урхо оказался прав. На подходах к дому его парни обезвредили мину-лягушку и растяжку с гранатой у самой земли, между камней. Всё, что осталось от пропавших хозяев сожжённых хижины и коптильни — это старая рыбацкая бахила — утеплённый войлоком сапог с обугленным носком. От некогда жилого домика сохранился лишь каменный порожек с врезанной на удачу подковой.

— Проклятые тискерне. Они приносят смерть! — прошептала заплаканная Йора — Они убили их, убили моих родных.

— Это ещё точно не известно. — Виновато процедил я сквозь зубы, чувствуя себя ответственным за мерзости соотечественников. Йора метнула в меня недобрый взгляд, ведь я тоже был немец — тиск по-норвежски, один из тискерне.

Со всеми предосторожностями мы принялись осматривать окрестности в надежде набрести на вход в грот Лабиринт. Вход мы не нашли, зато я обнаружил кое-что, вернее кое-кого получше. Среди скал, в километрах двух от пожарища я наступил на что-то и, чуть было, не провалился, едва не сломав ногу, в какую-то большую, круглую нору. Дыру в камне маскировал небольшой щит, сколоченный из кусков обкатанного морем, почерневшего дерева. Сверху щит был покрыт срезанным и приклеенным чем-то пластом серого скального моха. Если бы я случайно не наступил на него, то просто прошёл бы мимо.

— Шайзе! — вскрикнул я, как сделал бы любой нормальный немец, едва не оставшийся без ноги.

В тот же момент из дыры полыхнуло пламя и, раздался глухой звук выстрела. Пуля чиркнула меня по щеке, срезав клок кожи вместе с трёхдневной щетиной. Я ошеломлённо отшатнулся и свалился на пятую точку, пребольно приложившись копчиком о какой-то острый булыжник.

Урхо и Йора находились ближе других. Они и подбежали ко мне первыми.

— Это Анна! Она жива! Больше не кому! — Задыхаясь, зачастила раскрасневшееся от бега женщина.

— Погоди — попытался предостеречь её Урхо. — Может это кто-то из людей Штюббе.

— Нет, нет! — отрицательно покачала головой Йора — Это Анна, моя сестрёнка. Я чувствую, что это она!

— Йора! Это ты? — глухо донеслось из норы. Это был женский голос.

Через минуты сёстры сидели между камней на обшитом мхом щите. Они, крепко обнявшись, горько и радостно плакали. Так умеют делать только женщины.

— Немцы приплыли на остров за три дня до вас. — Рассказывала, немного пришедшая в себя Анна, симпатичная голубоглазая блондинка лет тридцати. — Я накануне вечером, взяла ружьё и отправилась в гости к бабушке Кильде, живущей на другом конце острова. У Верманда не на шутку разыгрался ревматизм, как бывало каждой весной, а у бабушки всегда были припасены разные лапландские корешки и притирания от кучи всевозможных болезней. Когда рано утром я возвращалась обратно, то почувствовала необъяснимую тревогу за мужа. Что-то неладное творилось в наших краях. Ещё с дальней сопки я заметила силуэт чужого судна, стоящего на якорном рейде недалеко от берега. При себе я всегда ношу небольшой, но сильный бинокль. Я подошла поближе, притаилась между камней и стала наблюдать. От борта судна отошёл катер с людьми. Первым моим порывом было бежать, предупредить Верманда о возможной опасности. Я почему-то с первого взгляда почувствовала, что от тёмного силуэта этого небольшого грузового корабля исходит угроза. Но даже бегом я не успела бы добраться до нашей хижины раньше людей с катера. Через несколько минут они уже высаживались на берег. Десяток мужчин одетых, как простые рыбаки, но почти все вооружены автоматами. Нетрудно было определить, что это совсем не норвежцы. Наши даже двигаются по-другому. Ясно как полярный день — это были тискерне, немцы. Ещё через несколько минут чужаки вошли в нашу хижину и, почти сразу, до меня донёсся далёкий, едва слышный хлопок, который тут же перекрыла длинная автоматная очередь. Из хижины вновь появились люди. Двое из них тащили третьего, скорее всего убитого, потому как они просто положили его на землю и не попытались даже перевязать. Потом немцы пошли к коптильне и принялись наливать в ведро солярку из бочки, стоящей там же. Горючим они облили хижину и коптильню, после чего всё подожгли. То, что мой муж, скорее всего уже мёртв, я поняла ещё раньше, после перестрелки в доме. Но я ошиблась, потому что когда пожар охватил уже оба строения, один из немцев подскочил к распахнутой двери пылающей хижины и выпустил в дверной проём ещё одну очередь из автомата. Значит Верманд, на тот момент, был ещё жив, скорее всего, ранен и тискерне оставили его в доме гореть заживо. Когда мой муж попытался выбраться из огня, его просто добили.