Маршал Ней

Отсрочка, полученная маршалом, лишь нагнетает его мрачное нетерпение, так как с каждый днём его надежды тают. Процесс возобновляется 4 декабря. Проходя в зал, Ней замечает особо внимательные взгляды королевских гренадеров, нёсших охрану Люксембургского дворца. «Они что, принимают меня за диковинную обезьяну?»^{424} — восклицает маршал. Толпа, заполнившая зал заседаний пэров с момента открытия дверей, нетерпеливо ждёт появления Мишеля Нея, князя Москворецкого, сына бочара из Саарлуи, маршала, забывшего свое обещание, данное Людовику XVIII, доставить пленённого Наполеона даже в клетке, если понадобится. До сих пор он оставался простым наблюдателем борьбы юристов, но теперь наконец он будет отвечать на вопросы судей и пояснять показания 37 свидетелей, собранных в тот день. Среди них маршал Даву, явившийся как свидетель защиты, и генерал Бурмон со стороны обвинения. Маршал усаживается в кресло как раз перед местами судей, по бокам — адвокаты Дюпен и Беррье. На вызов откликнулся 161 пэр. Маршал медленно оглядывает их ряды, напрасно ища хотя бы одно лицо, не отмеченное тревогой. Ней также вглядывается в присутствующих, пытаясь найти среди них наследного принца Вюртембергского, князя Меттернихаи посла Пруссии графа фон дер Гольца, уже присутствовавших 21 ноября в качестве наблюдателей от Европы. Им поручено следить заходом процесса, они наслаждаются спектаклем, который представляет собой суд над победителем при Эльхингене, ещё вчера державшимся ровней с королевскими особами, а сегодня — бесправным пленником новой власти. Есть что-то отталкивающее в его истории, наполненной переходами от преданности к предательству. Но вот что удивительно: обвиняемый выглядит спокойнее и увереннее, чем его судьи. Несмотря на следы страданий, его лицо выражает сдержанность и достоинство.

Он только бледнее обычного. В руке Нея рулон документов с аргументами защиты, как будто заменивший ему маршальский жезл. В зале установилась давящая атмосфера. Самый молодой из судей, герцог де Брольи, позже рассказывал, что многие пэры, напуганные мыслью о смертной казни, обещали бороться за спасение маршала, но потом в тишине, потупив взор, проголосовали за казнь. Раздираемые противоречивыми мотивами пэры стали объектом угроз, они получали анонимные письма с обещанием «двадцати тысяч ударов ножа, если приговорят Нея»,^{425} а правительство в то же время призывает их приговорить маршала к расстрелу.

Существует неопубликованное письмо, которое мы считаем подлинным — письмо Марии-Луизы, уже нашедшей убежище в объятиях Нейпперга. Она составила его с целью спасти Нея, таков был последний её поступок как императрицы французов. Мария-Луиза, столь неблагодарная по отношению к Наполеону, равнодушная к зову сердца, 20 ноября берётся за перо и торжественно обращается из Вены к пэрам: «Ненависть и присутствие Бурбонов на французском троне совершенно невыносимы для французов, которые замечательно проявили себя, защищая свое прекрасное отечество. Неужели вы приговорите к смерти француза, который войдёт в историю, как человек, сотни раз рисковавший жизнью?» В порыве отчаянной храбрости, столь для неё нехарактерной, Мария-Луиза поднимает как знамя имена Наполеона и их сына, она проклинает Бурбонов, умоляя пэров спасти Нея. Это письмо — проявление достоинства, облагораживающее образ второй супруги Императора, которую принято относить к ненавистным персонажам истории.^{426}

В ходе дебатов ультрароялисты стремятся доказать, что маршал действовал преднамеренно. Обвинение со страстью и азартом искало свидетелей, но не смогло привести никаких доказательств того, что в марте 1815 года Ней покинул Париж, уже замыслив предательство короля. Префект департамента Мёз написал министру полиции, что Ней позволил себе грубые высказывания в адрес королевской семьи в присутствии служащих муниципалитета Лонгиона. Сначала Ней спросил, много ли сволочей в городе. Когда его попросили уточнить, кого он имеет в виду, он ответил: «Священников и благородных». Если бы всё подтвердилось, эти факты могли бы стать вескими доводами для обвинения. Но проверка показала, что эти высказывания имели место значительно позже предательства маршала, уже в мае, когда он по поручению Наполеона проводил инспекцию пограничных городов от Лилля до Ландау.^{427}