Маршал Ней

20 марта, во дворе Тюильри у ворот, ведущих к реке, факелы освещали взволнованное лицо Наполеона. Ликующая толпа, передавая Императора с рук на руки, вносит его во дворец. Однако в самом Париже, по свидетельству герцогини де Майе, возвращение Наполеона не стало большим праздником и не вызвало особой радости горожан. Только особняк маршала Нея был празднично иллюминирован по случаю радостного события.^{372}

Собравшиеся в Тюильри клянутся в верности новому суверену, среди них и те, кто отвернулся от него в 1814 году. Многие отмечают скованный и даже несколько смущённый вид Нея. С неподвижным и безжизненным взором он напоминает лунатика. Маршал признаётся генералу Ламарку в своей растерянности, произнесено слово «предательство». «Господин маршал, — возражает ему Ламарк, — такой человек, как Вы, не предаёт, он принимает ту или иную сторону. Тюренн и Конде не раз меняли знамёна, которым служили. Тем не менее они знамениты и уважаемы».^{373} Но далеко не все разделяют это мнение: роялисты относились к нему с омерзением, некоторые бонапартисты, учитывая его прежнее отступничество — с подозрением. Маршал, никогда не отличавшийся сдержанностью, упорно разглагольствует и однажды договаривается до того, что в присутствии Наполеона упоминает свое знаменитое высказывание о клетке. Ещё один неловкий шаг!

— Ваше Величество, слышали ли вы о моем обещании королю доставить вас в Париж в железной клетке?

— Нет, мне ничего об этом неизвестно, — ответил Император. — Впрочем, я не придаю никакого значения тому, что кто-то мог сказать, написать или даже сделать. Я отдаю себе отчёт, насколько велико влияние обстоятельств. Я сужу о верности и истинных чувствах людей по иным критериям и другим данным.

Наполеон не обманывается, к тому же он беседовал о поведении Нея с королевой Гортензией. В результате он пришёл к выводу, что маршал не смог удержаться и упустить случай прославиться. Смущённый Ней ещё больше путается в своих объяснениях и заявляет повелителю:

— Тем не менее это правда, сир, я сказал такие слова. Мне казалось, что настал момент, когда нужно скрыть свои намерения, чтобы избавить Францию от властителей, прибывших во вражеском обозе.^{374}

Наполеон не отвечает. Он не сомневается, что Ней от чистого сердца пообещал королю поймать его, Наполеона, и что он был намерен сдержать свое слово. Грубая ложь маршала ещё сильнее его дискредитирует, тем более что он, в очередной раз демонстрируя дурной вкус, позволяет себе оскорбительные выражения в адрес Бурбонов в обществе офицеров: «Это гнилое, бесчестное семейство». Зная, что Император в узком кругу называет его «объектом ненависти», Ней больше не появляется в Париже за исключением 1 июня, когда происходит так называемая ассамблея Майского поля,[102] представлявшая собой тщательно организованный, но бездушный, неискренний спектакль. Там мы видели Нея, вновь покорного Императору, Нея, погружённого в свои мрачные мысли. В этот день под гром артиллерийского салюта и грохот барабанов князь Москворецкий со своими коллегами Сультом, Журданом и Груши верхом сопровождает церемониальную карету, в которой восседает Наполеон с непроницаемым лицом. Глядя на него, Ней слишком поздно начинает понимать, что отныне в его душе не будет мира. Наполеон следует своим путём, Ней — своим, только легенды соединяют их. В конце церемонии Император громко приветствует маршала:

— А вот и Вы! А я-то думал, что Вы эмигрировали.

— Мне следовало сделать это гораздо раньше, — сухо отвечает маршал.

В тот же вечер он уезжает в деревню.

Со всех сторон на маршала сыплются обвинения и упрёки. «Армия корсиканца, начиная с господина Нея, — пишет граф Дама, — состоит из ничтожных прохвостов, с которыми не следует церемониться. <…> К черту корсиканскую армию и её начальников, их нужно расстрелять или сослать в Сибирь, или в Кайенну,[103] или на каторжные работы в шахты».^{375} Имя маршала и его политическое непостоянство породили игру слов, популярную в Париже. По поводу его столь театрального перехода в Лон-ле-Сонье говорили: «Нужно родиться (быть Неем),[104] чтобы так поступить».^{376}

У Нея нет времени ни на то, чтобы пожалеть себя, ни на глубокий анализ произошедшего. Для финальной сцены драмы Нея уже готовы декорации — Ватерлоо.