Маршалы Наполеона. Исторические портреты

В спокойные дни этой кампании у Бертье сложилась еще одна, более романтическая связь. Когда французы с триумфом входили в Милан, встретить их поспешили две самые известные женщины Северной Италии: Грассини, славившаяся своим чудным голосом, и мадам де Висконти, славившаяся своей красотой. Обе пытались соблазнить завоевателя, но ни одной из них это не удалось — Наполеон был слишком привязан к своей жене, Жозефине. Грассини решила поберечь свое время, и лишившийся со временем иллюзий Наполеон смягчит ее сердце через три года. Висконти же выбрала второе по значимости лицо. Она заметила, что начальник штаба Бертье влюбился в нее по уши с первого взгляда, и она стала его любовницей. Интрига длилась настолько долго, что стала предметом расхожих шуток во всей армии. В будущем мы еще кое-что услышим о мадам де Висконти. Возможно, что верность Бертье объясняется комплексом его физической неполноценности. Маленький, не обладающий представительной внешностью человек, он никак не мог освоиться с мыслью, что самая прекрасная женщина Италии предпочла его всем этим красавцам рубакам из свиты завоевателя. Она была не просто прекрасна; ей было суждено сохранять свои классические черты еще долго после того, как лица ее современниц станут старушечьи дряблыми и морщинистыми. Ее же лицо по-прежнему будет веселым и смеющимся. Она очень любила пользоваться своим несовершенным знанием французского, порой произнося по-французски какие-нибудь совершенно неподобающие вещи, а потом принося извинения с милой наигранной конфузливостью и объясняя свою оплошность незнакомством с языком. Конечно, никого не удавалось провести этими извинениями, но, когда она подавала свои risque[11] реплики, присутствовать при этом хотелось всем. Об ее очаровании свидетельствует, в частности, то обстоятельство, что ни одна из ее писавших дневники современниц не зафиксировала в них что-либо такое, что могло бы бросить тень сомнения на ее красоту.

Был ли Бертье влюблен до безумия или нет, но признаки эпохи он мог различать достаточно четко. Еще в самом начале кампании он заметил Массена: «А мы, похоже, собираемся делать историю!» А через несколько недель он, кивнув в сторону Наполеона, бросил: «А здорово было бы стать вторым после него!» И после первой же победы Бонапарта Бертье решает стать «вторым после него». Он никогда не ставил под сомнение решения Наполеона, подобно Ланну, и никогда не порицал его, как это мог делать Ожеро. Другими словами, что бы ни совершал Наполеон, в глазах Бертье он всегда оставался прав, даже если события говорили об обратном. Терпеливый, кропотливый и точный в каждом движении своего пера, он ходил в тени своего патрона, пока она еще была яркой. А потом он ушел и, вероятно, убил себя. Есть только одно письменное свидетельство того, как Бертье не одобрил одно из действий, совершенных его начальником и абсолютно не относящихся к событиям на поле брани. Когда Жозефину наконец убедили прекратить посещать балы и банкеты и поехать к своему супругу в Италию, истосковавшийся по женской ласке Бонапарт начал обнимать ее на глазах своего начальника штаба и секретаря. Бертье был приведен этим обстоятельством в замешательство и частным образом жаловался, что тогда он «вынужден был, улыбаясь, стоять рядом и быть свидетелем некоторых супружеских вольностей». Было бы любопытно узнать, насколько эти «вольности» граничили с распущенностью.

В течение этого этапа кампании адъютантом при Бертье состоял тщеславный сын трактирщика Мюрат. В данное время он еще не имел репутации великолепного командира и старался укрепить свой авторитет, завоеванный им в результате стремительного захвата важных для обеих сторон пушек в День картечи. Как кавалерийский офицер, он был бесстрашным, быстро соображающим и невероятно вульгарным. В Италии он встретил свою будущую невесту, младшую сестру Наполеона Каролину, самую остроумную и самую вероломную в семействе Бонапарт. Мюрат был весьма импозантным мужчиной, и Каролина согласилась на его предложение, но Наполеон, уверенный после Лодийского моста, что фортуна будет благоприятствовать ему до конца, не спешил одобрить этот брак. «В конце концов, он всего лишь сын трактирщика», — бросил он, забыв, что его собственная семья выстаивала за супом очередь перед зданием марсельского муниципалитета. Однако Жозефине все-таки удалось уговорить его согласиться на брак, в чем ему потом пришлось раскаиваться всю жизнь, поскольку Каролина никогда не переставала настраивать своего тщеславного и пустого мужа на приобретение все большей и большей власти, пока в конце концов не подтолкнула его к прямому предательству. Тем не менее в описываемое время и еще в течение нескольких предстоящих лет Мюрат мог поздравлять себя с наличием блистательного чутья: он вошел в семью Бонапарт, что дало ему превосходство над прочими коллегами, принесло ему корону и искреннее отвращение последних.