Маршалы Наполеона. Исторические портреты

Так прошла легендарная и блистательная весна, и через короткое время люди, потрясавшие континент, начали пьянствовать, развратничать, драться на дуэлях и болтать о политике на зимних квартирах и биваках, дожидаясь, пока снова не придет время сражений. В Париже Директория, унаследовавшая власть свирепого Конвента, оказалась перед лицом новой вспышки контрреволюции, и ее члены начали осматриваться по сторонам в поисках человека, достаточно сильного и решительного для того, чтобы дать Франции стабильное и способное оздоровить страну правительство, в котором страна нуждалась хотя бы для того, чтобы забрать плоды революции из карманов остановивших гильотину негодяев.

Когда был сброшен тиран Робеспьер, никто не удивился больше, чем люди типа Тальена и Барраса, вдруг увидевшие себя в роли героев и спасителей отечества, и самые умные из них решили извлечь из этого максимальную пользу. Без Наполеона их бы вышвырнули самое большее через год, но его победы помогли им удержаться в седле. Однако оно оказалось довольно скользким. Роялисты, бабувисты, террористы, да и просто честные люди устали от правления толпы и непотизма, и все вместе, причем каждая группа по-своему, пытались сместить правительство. Если бы Наполеону захотелось воспользоваться своей популярностью после итальянских побед, он мог бы, войдя в Париж, тотчас же объявить себя военным диктатором. Однако он решил прийти к власти легитимным путем, и в данное время довольствовался тем, что водил за нос оппортунистов в Директории. Они обменивались вежливыми письмами, заверяя друг друга в нерушимой верности республике. Однако Наполеон уже решил, что Францией будет править он, но Директория, возглавляемая Баррасом, решила оставаться у власти, пока это возможно. Одни из директоров пришли к этому решению потому, что им еще можно было делать деньги, а другие, как патриот Карно, потому, что были искренними республиканцами.

Накануне сражения при Лоди директора направили Наполеону послание с приказом разделить командование Итальянской армией со стариком Келлерманом, победителем при Вальми. Наполеон заскрежетал от ярости зубами, но, сдержав себя, написал Директории, что, поскольку, как он уверен, Келлерман будет командовать армией так же удачно, как и он сам, делить командование между двумя генералами было бы самоубийством. Пока директора придумывали ответ, Наполеон занял Милан, и вопрос о его смещении с должности командующего отпал сам собой.

Между тем Бонапарт очень внимательно следил за событиями в столице, и от его глаз не ускользало почти ничего. Когда обстановка в Италии несколько разрядилась, он послал в Париж Ожеро, чтобы выяснить, не организуют ли роялисты военный переворот с целью восстановления Бурбонов на престоле.

Такого рода задачи были очень по душе «солдату удачи». Когда директора спросили его, зачем он прибыл в Париж, он с совершенно невинным видом ответил: «Я? Чтобы уничтожать роялистов!» Директора поверили ему на слово и предоставили полную свободу рук. Ознакомившись с обстановкой, Ожеро пришел к выводу, что ему необходимы деньги для подкупа представителей всех политических направлений, и тотчас же послал к Бонапарту курьера за авансом. Тот направил ему нужные средства, но сделал при этом замечание по поводу натуры Ожеро, которое должно бы войти в историю как пример чрезвычайно заниженной оценки: «А этот Ожеро — лихой малый!» — заметил он, и можно только гадать, не было ли у него какой-нибудь задней мысли при выборе эмиссара.

Однако ему не нужно было беспокоиться. Свое дело Ожеро знал. Он хорошо расставил людей, не жалел шампанского и вскоре принялся выкорчевывать корни заговора. В считанные часы опасность была ликвидирована, и спасенные директора снова оказались в седле. Им оставалось править еще два с половиной года, пока Наполеон не сочтет, что пришел момент покончить с шествиями, фракциями, политическими клубами, болтовней и прочими крайностями, свойственными революции. Никто не смог бы спланировать события с точностью Наполеона Бонапарта, и он доказал это осенью 1797 года, возвратившись в Париж после длившегося восемнадцать месяцев отсутствия.