Маршалы Наполеона. Исторические портреты

В начале лета 1798 года Наполеон с 45 тысячами войск отплыл из Тулона. С ним отплыли верный долгу Бертье, хотя и не очень охотно, Ланн, командовавший пехотой, Мюрат — кавалерией и Мармон — артиллерией. В экспедиции принимал участие еще один профессионал — неряшливый и лишенный чувства юмора Даву. До этого времени Даву еще никогда не встречался с Наполеоном. У него было очень мало друзей, и он общался в основном с самим собой. Возможно, его давнишнее неудачное выступление в офицерской столовой научило его, что импульсивность не всегда вознаграждается.

Армия отплывала с радостью, исполненная оптимизма, и Жозефина, окруженная плачущими женами и невестами солдат, тоже прощалась с мужем на причале. Ее последние слова, обращенные к обожаемому супругу, звучали так: «Если ты попадешь в Фивы, привези мне оттуда какой-нибудь изящный маленький обелиск!»

Глава 4 Сорок тысяч предоставленных своей судьбе

Задолго до того, как французская армия отплыла в Египет, Наполеон сумел найти общий язык со своей судьбой. История изображает его как человека, сильно верившего в предзнаменования, однако в пользу этой точки зрения свидетельствует не так уж много фактов. Разговоры Наполеона о его «звезде» — не более чем речевая фигура, а его заявления насчет того, что он предназначен судьбой совершить то-то и то-то, обычно означали, что он уже выбрал определенный курс и решил следовать ему вне зависимости от препятствий, которые могут возникнуть на его пути. Он использовал такого рода фразеологию как дымовую завесу. Он был не только блистательным, но и — на протяжении многих лет — чрезвычайно удачливым генералом. И если вера в его удачу, «звезду» или «судьбу» вдохновляла окружающих его людей на совершение невозможного, то он был готов распространяться о предзнаменованиях и предопределении часами.

К маю 1798 года, когда подготовка к египетской экспедиции уже значительно продвинулась, он собрал вокруг себя группу талантливых офицеров, которые вполне полагались на его удачу. Их уверенность в ней плюс вера в его способности пронизывала всю армию — через младших офицеров, сержантов, капралов — до рядовых. Сейчас мы назвали бы это esprit de corps[13]. В годы Второй мировой войны отношение солдат английской 8-й армии к Монтгомери или американцев к Паттону — вот примеры того, что коллективная убежденность может сделать для армии. Германский Африканский корпус испытывал то же самое по отношению к Роммелю. В наполеоновские же времена английские ветераны на Пиренейском полуострове так же верили в удачу Веллингтона. В это время в планы Наполеона были полностью посвящены по меньшей мере шесть будущих маршалов: Ланн, Мюрат, Бертье, Мармон, Бессьер и Даву. Все шестеро были теперь с ним, направляясь в Александрию.

Из тех будущих маршалов, которые оставались во Франции, минимум десять держались очень высокого мнения о военных дарованиях Наполеона, но весьма сомнительно, чтобы в это время кто-нибудь из них подозревал, до каких высот корсиканец может подняться в ближайшем будущем. Они думали о нем не как о будущем властелине Европы или даже Франции, а скорее как об исключительно талантливом полководце. Эти десятеро играли ту или иную роль в отражении новых попыток со стороны России, Австрии и Англии воспользоваться отсутствием этого «мальчика-с-пальчик». К этой десятке относились Массена, Периньон, Груши, Лефевр, Сульт, Ней, Мортье, Удино, Сюше и Сен-Сир. В дальнейшем мы увидим, как складывались их дела, когда на поле боя им недоставало направляющей длани Наполеона.

Отвлекшись на момент от имен шести будущих маршалов, не включенных ни в одну из этих групп, сосредоточим внимание на четырех, которые считали себя равными или даже превосходящими Наполеона по своим дарованиям. Они были готовы признать за корсиканцем удачливость и способности и согласиться с каждым, кто стал бы утверждать, что Франции нужна сильная личность, которая смогла бы упрочить социальные завоевания революции, однако они не были преданными Наполеону людьми типа Мюрата и Бертье. К этим четырем относились откровенный Ожеро, бывший галантерейщик Журдан, прямой старый Келлерман и хитроумный Бернадот. Каждый считал этим столь нужным стране человеком самого себя, и директору Баррасу, Талейрану или аббату Сьейесу не нужно было приводить множество аргументов, чтобы убедить любого из них, что Бонапарт — уже отыгранная карта и что их долг выступить, свергнуть Директорию и установить военную диктатуру, действующую под мудрым руководством опытного политика. Этим политиком, конечно, должен был стать вдохновитель переворота.