Маршалы Наполеона. Исторические портреты

Ланн, развивший в себе почти патологическую ненависть к этому важничающему фигляру, постоянно ссорился с ним, однако обвинения и насмешки совсем не омрачали настроения сына трактирщика. Он радовался жизни, как никогда ранее, и даже его хмурые недоброжелатели оказывались зачарованы его рисовкой и бесстыдной театральностью. Он вел себя скорее как расшалившийся семнадцатилетний юнец, а не как великий герцог и зять императора, но Наполеон, никогда не одобрявший чрезмерного преклонения перед личностью, начинал признавать, что при всех своих ошибках Мюрат — самый лучший командир кавалерии в мире. «Во главе двадцати человек на поле битвы он стоит целого полка!» — однажды заметил он Бертье. Тот промолчал. Его мозги были, видимо, заняты математической оценкой стоимости Мюрата в пудах пороха.

Во главе погони, на острие копья, шел корпус Бернадота. 14 октября он не сделал ни одного выстрела и был свеж, как в самом начале кампании. Именно Бернадот въехал в Любек в конце этого длительного преследования, и именно здесь судьба сделала ему свой самый главный подарок. Среди захваченных им пленных находилась шведская воинская часть, высадившаяся в Любеке для оказания помощи пруссакам. Теперь пруссакам помочь было нельзя уже ничем, и, когда шведы покинули свои транспорты, они тотчас же попали в плен. Бернадот вел себя по отношению к ним с безупречной вежливостью и произвел на их офицеров очень сильное впечатление. Вернувшись в Швецию, они рассказывали чуть ли не легенды об этом очаровательном французском маршале, который их превосходно кормил, говорил им комплименты и вообще создавал у них впечатление, что они приняли участие в летней экскурсии, а не в плачевно закончившейся кампании. Эти офицеры окажутся весьма эффективными агитаторами несколько лет спустя, когда Швеция будет искать наследника своему бездетному королю, и все именитые люди страны выскажутся за Бернадота, солдата и очаровательного человека. Короли из дома Бернадота правят в Швеции и по сей день.

В этой кампании Бернадот отличился еще один раз, вызвав самый громкий взрыв смеха, который когда-либо слышали от усачей ветеранов его корпуса. Пока он обхаживал шведов, у него исчезла повозка с его любекскими трофеями, и он был крайне расстроен пропажей. «Я не жалею о личной утрате, — заявил он довольно жалостливо, — просто из тех денег, что были в повозке, я собирался выдать по небольшой премии каждому рядовому!» Дошло ли это заявление до находившегося в Италии Массена и как он реагировал на него, неизвестно.

Ввиду стойкости, проявленной Даву при Ауэрштедте, его корпусу была предоставлена честь первым пройти на параде победы в Берлине. Оркестры Даву играли республиканские марши, и прусские буржуа мрачно следили за проходящими войсками. Пройдет еще семь лет, прежде чем французам снова придется сразиться с пруссаками, но сейчас они были убеждены, что вся Европа марширует вместе с ними.

Пока Великая армия продолжала оставаться в окрестностях Берлина, добросердечный Бертье еще раз проявил свою склонность вытаскивать людей из неприятных ситуаций. Прусский князь Харцфельд написал излишне многословное письмо потерпевшему поражение королю, где описывал вступление французской армии в Берлин, а письмо было перехвачено французской военной полицией. Наполеон пришел в ярость и заявил, что расстреляет князя как шпиона. Он бы, несомненно, выполнил свою угрозу, если бы Бертье не попросил его помиловать князя.

Именно в Берлине Наполеон подписал знаменитый декрет, направленный на удушение английской морской торговли и запрещающий всем европейским державам поддерживать с ней деловые отношения. Первым от этого запрета получил выгоды Массена, который тотчас же начал продавать лицензии на торговлю за наличные и скоро сколотил на этом немалый капитал. Но Наполеон внимательно следил за маршалом и дожидался, когда сумма его накоплений возрастет настолько, чтобы ее стоило конфисковывать. Маршал Брюн, распоряжавшийся в Гамбурге, повел свои дела более умело. Установив несколько меньшие расценки, он получил довольно умеренный доход от продажи конфискованных кораблей. Однако вскоре его афера была обнаружена, и ему пришлось с позором покинуть город.

В Париже очаровательная Аглая Ней, жена маршала, попала под подозрение иного рода. А именно — она была заподозрена в том, что пытается завлечь императора в свои амурные сети, в результате чего Жозефина была доведена до истерики. Мадам Ней, обожавшая своего прославленного мужа, была чрезвычайно разгневана этим подозрением, однако Жозефине вскоре стало ясно, что она идет по ложному следу. Действительной виновницей оказалась прелестная блондинка мадам Дюшатель, жена одного пожилого политика. Однако имя мадам Ней обелено не было до тех пор, пока Жозефина не поймала супруга и его возлюбленную при обстоятельствах, уже не позволяющих что-либо отрицать. Неизвестно, что думал темпераментный Ней об этом пятне на репутации супруги. Ему несколько раз приходилось драться на дуэли по гораздо менее значительным поводам.