Между 1806-м и 1814 годами, до своего первого отречения, Наполеон произвел одного маршала в короли, трех — в князья империи, тринадцать — в герцоги и шесть — в графы. Последний маршал, поляк Понятовский, вступая в армию Наполеона, уже был князем по праву рождения.
Снова пришла пора выступать в поход. Пора приобретать новых лошадей и новое полевое снаряжение и нанимать слуг и грумов, которые умели бы говорить по-немецки. Потому что теперь, когда один из ее союзников был поставлен на колени, а другой находился далеко, на сотни миль к востоку, Пруссия наконец-то решилась отомстить за позор Вальми и показать хвастливым французам, как нужно воевать. Прусские кавалергарды уже бросили свой вызов Франции, наточив свои сабли на ступенях французского посольства, и маршалы приняли эту весть с чувством мрачного удовлетворения. Большинство из них разбивали пруссаков еще в те дни, когда французы выходили на поле битвы раздетыми и босыми, и были убеждены, что теперь-то они тем более не чета пруссакам вне зависимости от того, будет или нет сам Наполеон планировать кампанию.
Большинство звезд первой величины или находились в Париже, или же были в пределах досягаемости. Ланн, нюхом чувствуя «хорошую войну», спешно примчался из своей родной Гаскони, где он успел истратить кучу денег вместе с друзьями, погостив в родном Лектуре; во время отсутствия Ланна Пятым корпусом командовал Лефевр.
Даву и его ветераны были совершенно готовы к выступлению; в течение месяца им было суждено совершить один из величайших подвигов в истории Франции. Здесь был и Бертье, как всегда занятый своими картами и парадными выходами, и Мюрат, надевший очередную новую форму, подобающую герцогу, со всеми необходимыми для нее аксессуарами. Виктор вступал в должность начальника штаба при Ланне, а Ней призывал ветеранов Шестого корпуса покрыть себя неувядаемой славой.
Первыми привели в движение свои корпуса Бернадот и Сульт, а Мюрат выставил мощный кавалерийский заслон. Когда Великая армия входила в Тюрингию, стояла чудесная осенняя погода, напоминающая ту, которой они радовались непосредственно перед их прошлогодним маршем на Ульм.
Только один маршал отправился в поход с тяжелым сердцем. Пьер Ожеро только что прибыл с похорон своей жены, прелестной гречанки, которая сбежала с ним в дни его бродяжничества и которую он привез домой во Францию, после того как им удалось скрыться от инквизиции. Этот громогласный гигант и весельчак был мягким и внимательным супругом. Пригласив два года назад своих молодых офицеров повеселиться в его замке, который он арендовал в Бретани, Ожеро поставил перед ними единственное условие. «Шумите, сколько вам нравится, но только не приближайтесь к правому крылу, занятому моей женой, — заявил он им. — Она — дама, которая любит покой!» Теперь она лежала в могиле, и маршал был безутешен. Весь его штаб скорбел вместе с ним — как и Ней, он был очень популярен и среди солдат, и среди офицеров. Когда дело доходило до схватки на поле боя, он был прежним Ожеро, но грядущая кампания покажет, что личная утрата несколько смягчила натуру маршала.
Государство, против которого собиралась воевать Великая армия, было, видимо, самым деспотическим в Европе, не исключая России. Положение его низших сословий почти не отличалось от положения рабов, а его армия держалась на дисциплине, граничившей с идиотизмом. Никто не шел служить в этой армии добровольно, и ее личный состав рекрутировался из всякого сброда по всей Центральной Европе — из людей, которые подписывали договор в совершенно пьяном состоянии и просыпались только для того, чтобы увидеть перед собой бесконечно длящийся кошмар. На каждые семь рядовых в прусской армии приходился один беспощадный капрал с хорошей палкой. За малейшую провинность солдат беспощадно пороли, и за все время службы им не выдавали ни теплой одежды, ни одеял. Спали они на соломе; пропитание их было таким же скудным, как и жалованье. Когда они уже не могли служить в армии по возрасту, им выдавали разрешение на право нищенствовать, и, как рассказывает нам Марбо, многие из них начинали просить подаяние, даже не дожидаясь его получения. По словам Марбо, когда он прибыл в Берлин, его сразу же окружила толпа этих умирающих с голода несчастных. Поскольку в Европе беспробудных пьяниц для пополнения прусских батальонов не хватало, правительству приходилось содержать особые отряды, ловившие и загонявшие в армию крестьян и ремесленников. Через месяц уже мало кто из них помышлял о бунте или дезертирстве. Наказанием в обоих случаях была жестокая смертная казнь.
С другой стороны, офицеры, за некоторыми исключениями, представляли собой или самодовольных хлыщей, или старых и упрямых ослов. Одним из исключений был маршал Блюхер, уже старик по военным меркам, но исполненный огня и патриотизма. В последующие годы он сделает для своей страны больше, чем это смогли бы сделать десять тысяч пруссаков.
План Наполеона предусматривал не просто разгром, а уничтожение Пруссии как государства, и он думал осуществить план за месяц.