Вслед за падением Империи по поручению Временного правительства Массена с 22 июня по 8 июля 1815 г. командует национальной гвардией Парижа, насчитывавшей 50 тыс. человек, и с 3 июля занимает пост губернатора столицы. По мнению одного из его биографов, именно Массена принадлежит заслуга сохранения порядка в Париже, наводненном в конце июня — начале июля 1815 г. множеством подвыпивших дезертиров и выбравшихся на поверхность личностей с криминальным и полукриминальным прошлым. Известный военный историк Шаррас, в свою очередь, считает, что Массена принял предложения Временного правительства возглавить национальную гвардию Парижа и стать губернатором столицы, исходя из своих личных, сугубо эгоистических побуждений. По его словам, князь Эслингский «теперь думал только о том, чтобы пользоваться на досуге своими повсюду награбленными, несметными богатствами[79]. В первом же приказе Массена заявил, какого рода будет его деятельность: он поручил национальной гвардии «наблюдать за общественным спокойствием и неприкосновенностью личностей и частного имущества». Выбрав подобного главнокомандующего, Фуше (президент Временного правительства) останавливал одну из пружин оборонительного механизма»{221}.
Вернувшиеся к власти Бурбоны более чем своеобразно собираются «отблагодарить» князя Эслингского за то, что тот сумел умерить страсти в Париже, а также сослужил им службу, высказавшись против установления регентства при малолетнем сыне Наполеона. Они хотят сделать его членом трибунала над маршалом Неем. Массена удается уклониться от этой сомнительной чести под тем предлогом, что после его ссоры с Неем в 1810 г. он не может быть непредвзятым судьей в такого рода процессе…
Старый маршал редко появляется на людях. Как-то раз на одном из приемов, где ему довелось быть, оказался также и его удачливый соперник в войне на Пиренейском полуострове герцог Веллингтон. Подойдя к нему, Массена шутливо заметил: «Из-за вас вся моя голова поседела», на что Веллингтон возразил: «В этом смысле мы — квиты»{222}.
В последние годы жизни герой Риволи и Цюриха, Генуи и Эслинга все чаще обращался к воспоминаниям о днях своей славы, когда «смерть в своем дымящемся пурпурном облачении была… так прекрасна, так величественна, так великолепна»!{223}
1 апреля 1817 г. князь Эслингский, уже будучи тяжело больным, сломленным тяжким недугом стариком, виделся со старшим сыном своего боевого товарища маршала Ланна — Наполеоном. Он с теплотой вспоминал человека, которого сам император называл Роландом французской армии, рассказывал о его гибели, о том, что, даже лишившись ног, Ланн не думал ни о чем другом, кроме как о спасении армии…{224} Три дня спустя, 4 апреля 1817 г., Массена скончался. Он был погребен на кладбище Пер-Лашез. На беломраморном обелиске, воздвигнутом над его могилой, указана только дата его смерти и начертано имя Массена. А вверху монумента, как лавровый венец над головой героя, значатся названия четырех битв, прославивших «любимое дитя победы»: Риволи, Цюрих, Генуя и Эслинг.
МАРШАЛ ДАВУ
«Это один из самых безупречных воинов Франции».
Люди, сыгравшие в своей жизни слишком заметную роль, приобретая известность и славу, почти неизбежно теряют то, что, казалось бы, потерять просто нельзя — свою биографию. Точнее сказать, их биография, разумеется, остается, но в настолько «преображенном», мифологизированном виде, что за нагромождением всевозможных историй, рассказов, случаев из их жизни почти невозможно разглядеть их настоящее лицо. Как на предназначенных для публики парадных портретах, так и в карикатурах подлинная историческая личность весьма далеко отстоит и от мифа, и от шаржа.
Возможно, этот феномен — явление некоего оптического обмана. Так же трудно, порой невозможно, рассмотреть чье-либо лицо при ярком свете прожекторов, как нельзя увидеть то же лицо и в темноте ночи.
Одной из таких мифологизированных личностей среди маршалов Наполеона, бесспорно, был знаменитый Даву, герцог Ауэрштедтский, князь Экмюльский, победитель пруссаков в 1806 г., свирепый проконсул Наполеона в Германии, палач Гамбурга, по праву получивший прозвище «железного маршала».