После разгрома союзников под Аустерлицем третьему корпусу Даву было поручено преследовать отступавшие русско-австрийские войска. Луи Николя столь решительно взялся за это дело, так энергично и настойчиво преследовал разбитую вражескую армию, что ее окончательная гибель казалась неминуемой. Тем временем, дабы избежать катастрофы, царь предложил Наполеону заключить перемирие. Император французов принял предложение российского самодержца. Когда из штаб-квартиры русской армии Даву сообщили о том, что военные действия должны быть прекращены в силу заключенного между Александром I и Наполеоном перемирия, он счел это всего лишь ловким трюком со стороны противника. «Вы хотите меня обмануть, — заявил он парламентеру; вы желаете сделать из меня дурака… Я намереваюсь окончательно разделаться с вами, и это — единственный приказ, который я получил»{310}
. Только после того, как недоверчивому маршалу была передана записка, лично написанная царем и подтверждающая факт заключения перемирия, Даву распорядился о приостановке боевых действий.По словам одного из его биографов, следствием кампании 1805 г. лично для Даву было то, что он наконец-то обрел так недостающую ему репутацию толкового военачальника, которой до той поры он явно не располагал.
Однако подлинным «звездным часом» для Даву явилась кампания 1806 г. с ее кульминацией — сражением под Ауэрштедтом, прославившим «железного маршала» и ставшим «венцом его военной славы»{311}
.В войне 1806 г. Наполеону приходится иметь дело с новым противником. На сей раз это — Пруссия. «Скрытое беспокойство, — рассказывает Талейран, — мучает Наполеона, вынужденного вновь вынуть из ножен меч. Его все еще ослепляет слава Фридриха[119]
, он еще никогда не воевал с прославленной армией: «Думаю, тут нам придется больше повозиться, чем с австрийцами»{312}. Действительность опровергает мрачные прогнозы императора. Начало кампании 1806 г. убедительно доказывает, что у прусской стороны, помимо внушительного «фасада» великой военной державы, за душой ровным счетом ничего нет.7 октября 1806 г. Наполеон отдал приказ «выступитьтрем колоннам, чтобы на правом берегу Заалы, в местности, расположенной между Тюрингенским лесом и Рудными горами, наступать на Лейпциг…». «Все перехваченные письма показывают, — так писал он одному из своих генералов, — что враг потерял голову. Они совещаются дни и ночи и не знают, что им делать»{313}
. Первые же стычки с пруссаками (9 и 10 октября) продемонстрировали несомненные преимущества французской армии над воинством Фридриха-Вильгельма III. «В главной квартире (прусской армии) распространился панический страх. Было решено начать сосредоточение армии назад к Веймару и Йене; главные силы должны были собраться у Веймара, войска Гогенлоэ (авангарда прусской армии) — у Йены»{314}.Пока, «скучившись, как стадо дрожащих баранов, стояла славная прусско-саксонская[120]
действующая армия вокруг Веймара и Йены»{315}, окончательно захватившая в свои руки инициативу Великая армия перешла в решительное наступление. В этом наступлении 3-му корпусу Даву поручается важная, но все же второстепенная роль: совершив фланговый марш, выйти к Наумбургу, в тыл прусской армии. Цель этого маневра очевидна: войска 3-го корпуса должны «отрезать врагу путь отступления»{316}. По-видимому, как и в далеком Египте, Наполеон хочет предоставить Даву право нанести тот coup de grâce, который так хорошо ему удался в битве при Абукире 25 июля 1799 г.Корпус маршала Даву численностью в 27 тыс. человек[121]
был «в этот период самым сильным во всей французской армии»{317}. Его солдаты имели за своими плечами опыт участия в крупных военных операциях. Они были превосходно обучены, дисциплинированы и отлично экипированы. В канун генерального сражения, призванного решить судьбу кампании 1806 г., в своем донесении Бертье Даву следующим образом охарактеризовал состояние, в котором находились войска его 3-го корпуса: «В общем, войска извлекли пользу от этой передышки (Даву имеет в виду время после Аустерлицкого сражения, в течение которого солдаты 3-го корпуса не принимали участия в активных боевых действиях), — писал маршал, — для того, чтобы подготовиться вступить в кампанию, и должен добавить, что забота, проявленная (в этом деле) генералами и офицерами, возымела превосходное действие. Снаряжение находится в очень хорошем состоянии. Недостает лишь 15–20 штыков, которые следует заменить в течение нескольких часов. Мундиры были получены и распределены по всем полкам; войска одеты так, как если бы они находились на смотре в Париже, в присутствии императора… у каждого солдата — две пары сапог в ранце и одна — на ногах… Артиллерия ни од в чем не испытывает недостатка…»{318}.