Маршалы Наполеона

Наполеон удостаивает Даву всякого рода придворными отличиями, которые вынуждают не склонного к светской жизни маршала довольно часто бывать при дворе. Может быть, с последним обстоятельством связан мгновенно распространившийся в обществе слух о том, что император намерен неким особым образом вновь наградить своего верного слугу. Видимо, как раз это имел в виду Бурьенн, писавший о том, что в самый канун войны с Россией Даву хвастал, что Наполеон «обещал ему сделать его вице-королем Польши». Когда же удивленный Бурьенн высказался в том смысле, что полякам в вбзрожденной Польше может не понравиться, что во главе их поставят иностранца, он услышал в ответ: «Ах, Боже мой, да какое дело до их жалоб… сабля торжествует над всем и все улаживает; тем хуже для побежденных»^{353}.

Один из биографов «железного маршала» как о вполне достоверном факте пишет даже о том, что Наполеон якобы «выпытывал» у Даву, как тот себя поведет, если он сделает его королем Польши. «Когда человеку выпала честь быть французом, — ответил Луи Николя, — он всегда должен оставаться французом». Но добавил при этом: «С того самого дня, как я приму корону Польши, я полностью и окончательно стану поляком и буду действовать… против Вашего Величества, если того потребуют интересы народа, чьим главою я стану»^{354}.

Театральность приведенного монолога столь очевидна, что почти не вызывает сомнений в его апокрифичности. Но и без вымышленных речей и мифических рассуждений о польской короне положение Даву в наполеоновской табели о рангах было совершенно особым. Ни одному из своих маршалов, исключая Даву, император не доверил командовать корпусом численностью в 140 тыс. человек. Никому из маршалов империи не было пожаловано такое множество денежных подарков, как Даву. Поговаривали, что к началу похода в Россию годовой доход князя Экмюльского составлял ни много ни мало — более двух миллионов франков, и острословы заявляли, что гораздо лучше быть Даву, чем Его Королевским Высочеством. Русский агент в Париже полковник А. Чернышев доносил в Петербург относительно Даву: «В настоящее время это тот маршал, который имеет наибольшее влияние, ему Наполеон более, чем всем другим, доверяет и которым он пользуется наиболее охотно, будучи уверен, что каковы бы ни были его приказы, они будут всегда исполнены точно и буквально»^{355}.

Располагаясь со своей штаб-квартирой в Гамбурге, Даву делает все от него зависящее, чтобы как следует подготовиться к предстоящей кампании 1812 г. «Никакая мелочь не была слишком малозначащей для того, чтобы ускользнуть от его внимания. Он позаботился о том, чтобы в ранцах его солдат было все, что им потребуется (в походе). Его полки были обеспечены всем необходимым и, по словам Сегюра[131], в каждом из них были свои «каменщики, пекари, портные, сапожники, оружейники; короче говоря, рабочие самых разных профессий. Все, что им было нужно, находилось при них; его армия напоминала своего рода колонию…Он (Даву) учел все потребности; все средства для того, чтобы их удовлетворить, были готовы»^{356}.

24 июня 1812 г., перейдя Неман, части Великой армии вступают в пределы России. В обычном для наполеоновских бюллетеней бравурном стиле воззвание императора к Великой армии в канун кампании 1812-го года открывалось фразой: «Воины! Вторая польская война начинается…»^{357}.

В начавшейся войне Даву командовал 1-м корпусом Великой армии, состоявшим из пяти пехотных дивизий и двух бригад легкой кавалерии. Правда, сразу три его дивизии из пяти (1, 2 и 3-я) «после переправы через Неман были отданы под начальство неаполитанского короля[132] для преследования неприятеля и поддержки кавалерии. У маршала оставались только дивизии Компана[133] и Дезе[134], причем половину дивизии Дезе маршал должен был оставить в качестве обсервационного отряда в Минске»^{358}.

Легко предположить, что князь Экмюльский был раздосадован принятыми императором решениями о дроблении сил 1-го корпуса. И все же начало войны с Россией, казалось, не предвещало Великой армии грядущей катастрофы. Русские армии, не оказывая сопротивления, откатывались на восток. «Мы без боя заняли Вильно и вынудили русских очистить всю Польшу, — радостно сообщал Даву жене пять дней спустя после начала похода, — это… — великая победа»^{359}.