Маршалы Наполеона

Однако, чем дальше солдаты Наполеона уходили на восток, тем все менее радужными для них становились перспективы дальнейшего развития событий. Французам не удалось помешать войскам 1-й и 2-й русских армий соединиться под Смоленском[135]. По мнению А. П. Ермолова, «грубая ошибка Даву была причиною соединения наших (т. е. русских) армий…». Иронизируя по этому поводу, Ермолов писал: «Наконец 2-я армия прибыла к Смоленску; совершено соединение (с 1-й армией)! Тебе благодарение, знаменитый Даву, столько пользам России послуживший!»^{360}. В своей критике действий героя Ауэрштедта и Экмюля герой Отечественной войны 1812 г. был прав лишь отчасти. Во время своего марша к Смоленску Даву приходилось в куда большей степени «сражаться» с данным ему Наполеоном в помощники императорским братом — королем Вестфалии Жеромом Бонапартом и действующим совместно с ним другим королем — зятем императора Иоахимом Мюратом, чем с русскими войсками. Несогласованность действий отдельных частей Великой армии стала для нее настоящим бичом. Амбициозные, не привыкшие подчиняться никому, кроме императора, командующие корпусами Великой армии, наделенные властелином звучными титулами герцогов, князей и даже королей, без конца ссорились друг с другом. Это, разумеется, мешало скорректированным действиям их частей, ставя под вопрос успех той или иной боевой операции.

Компан

Особенно частые и бурные «выяснения отношений» происходят между Даву и Мюратом. В сражении под Вязьмой между ними «вышли опять крупные недоразумения и Мюрат чуть не поднял руку на Даву, а затем плакал от досады и, чтобы заглушить чем-нибудь свою злобу, бросился преследовать русские войска по гжатской дороге»^{361}.

Во время Бородинского сражения[136] находившийся на правом фланге Великой армии корпус Даву в течение пяти часов подряд, неся огромные потери, атакует флеши у деревни Семеновской. Артиллерия Багратиона открывает убийственный огонь; русские полки левого фланга не раз ходят в штыковую атаку. «Посреди этого грохота Даву с дивизиями Компана, Десе и тридцатью орудиями быстро двинулся к первому неприятельскому редуту, — вспоминал адъютант императора граф Филипп де Сегюр. — Русские открыли ружейный огонь; лишь со стороны французов гремели орудия. Пехота двинулась, не стреляя; она спешила навстречу неприятельскому огню, чтобы его прекратить, но Компан, генерал этой колонны, и его храбрейшие солдаты падали раненые, остальные в отчаянии остановились под этим градом пуль, собираясь отвечать на него; тут подоспел Рапп заменить Компана, ему удалось бегом повести солдат в штыки против неприятельского редута. И вот он уже первый достиг его, как вдруг и его постигает та же участь: он получает свою двадцать вторую рану. Его замещает третий генерал, но и тот падает. Сам Даву ранен»^{362}.

Князь Экмюльский пытается убедить императора прекратить бессмысленные лобовые атаки, попытавшись обойти левый фланг неприятеля. «Нет, — слышит он в ответ, — …это слишком далеко уведет меня от цели и заставит… потерять время»^{363}. В итоге, «сэкономив» время, Наполеон оставляет на поле битвы, помпезно названной им «lа Bataille de Moskova», чуть не половину Великой армии[137]. По числу убитых и раненых в Бородинском сражении корпус маршала Даву занимает одно из первых мест.

Русская армия не разбита, но она отступает. Великая армия следует за ней по пятам. «Сентября 2-го (14-го), в час пополудни, пройдя через большой лес, — вспоминает француз — участник кампании 1812-го года, — мы увидали вдали возвышенность и через полчаса достигли ее. Передовые солдаты, уже взобравшиеся на холм, делали знаки отставшим, крича им: «Москва! Москва!». Действительно, впереди показался великий город… В эту минуту было забыто все — опасности, труды, усталость, лишения — и думалось только об удовольствии вступить в Москву, устроиться на удобных квартирах на зиму и заняться победами другого рода — таков уж характер французского воина: от сражения к любви, от любви к сражению»^{364}.

Мюрат

Пламя вспыхнувшего на следующий день московского пожара, развернувшееся повсеместно партизанское движение, умелые действия Кутузова, совершившего свой знаменитый Тарутинский марш-маневр, не оставляют завоевателям шанса с комфортом перезимовать в Москве — единственном «трофее» русской кампании…