Маршалы Наполеона

Оставив 18 октября московское пепелище, Великая армия двинулась в обратный путь. В ее арьергарде шли наиболее сохранившие боеспособность части 1-го корпуса герцога Ауэрштедтского. 3 ноября 1812 г. во время начавшегося отступления Великой армии корпус Даву был окружен русскими войсками неподалеку от Вязьмы. Лишь подоспевшие ему на выручку части Евгения Богарне и Иосифа Понятовского помогли арьергарду Даву спастись от полного разгрома. Тем не менее, избежав разгрома, князь Экмюльский не ушел от поражения. В бою за Вязьму 1-й корпус был разбит русскими войсками под командованием Мило-радовича, Платова и Уварова. Значение этого события в общем ходе кампании трудно переоценить. В бою под Вязьмой потерпел поражение один из «наиболее боеспособных и чисто французских корпусов «великой армии». Если до Вязьмы наполеоновская пропаганда списывала частые поражения на слабость своих «союзников» (немцев, поляков, португальцев и др.), то теперь вся армия знала — русские наголову разбили «природных французов». «Вчерашнее поражение 1-го корпуса… произвело плохое и опасное впечатление на все войска», — доносил Ней Наполеону после поражения под Вязьмой»^{365}.

Обвинив Даву в том, что он якобы отступает слишком медленно, император передоверил командование арьергардом маршалу Нею с его 3-м корпусом. Ней шел в арьергарде ровно две недели, вплоть до рокового для Великой армии сражения под Красным 17 ноября 1812 г. Император со своей старой гвардией и остатками корпуса Даву[138] сумел после ожесточенного боя прорваться сквозь русское окружение к Орше, но шедший сразу за ним арьергард Нея угодил в расставленную Кутузовым ловушку. Вины Даву в этом, по большому счету, не было, так как он успел сообщить Нею о том, что «корпус Евгения[139] наполовину уничтожен, а сам он ни минуты не может ждать далее, чтобы оказать ему содействие»^{366}.

После ожесточенного боя 18 ноября близ деревни Сырокорень 3-й корпус Великой армии перестал существовать. Вырваться из окружения и спастись удалось лишь самому Нею и еще примерно шестистам солдатам его корпуса. Явившись 21 ноября к императору в Оршу, Ней, «разгоряченный недавним сражением и расстроенный опасностями, угрожавшими чести армии, взваливал всю вину на Даву, несправедливо упрекая его в том, что тот покинул его. Когда, несколько часов спустя Даву захотел извиниться перед Неем, то получил в ответ лишь суровый взгляд и следующие слова: «Я, господин маршал, не упрекаю вас ни в чем; Бог все видел, Он и рассудит!»^{367}.

Ней

Впрочем, вне зависимости от того, был ли виноват в гибели 3-го корпуса маршал Даву, участь его 1-го корпуса оказалась так же трагична, как и судьба арьергарда Великой армии. При переправе через Березину (27 ноября) в корпусе герцога Ауэрштедтского насчитывалось только 3 тыс. человек, а к концу декабря 1812 г. в распоряжении Даву осталось всего-навсего 1,5 тыс. солдат и около 800 офицеров^{368}. Это было все, что уцелело от его корпуса в несколько десятков тысяч человек…

Под занавес русской кампании, уже после отъезда императора во Францию[140], тем, что прежде именовалось Великой армией, командует король Неаполитанский Иоахим Мюрат. В прусском городке Гумбинен на военном совете между ним и Даву происходит примечательный диалог. Созвавший совет король Иоахим, дав волю своему озлоблению против императора, бросившего его вместе с остатками армии на произвол судьбы, воскликнул: «Служить долее безумцу невозможно! Прими я предложения англичан — я был бы таким же великим государем, как императоры России и Австрии». Присутствовавший на совете Даву резко его прервал: «Императоры России и Австрии — государи Божией милостью, а вы, если и король, то единственно по милости Наполеона и пролитой французской крови. Черная неблагодарность вас ослепляет»^{369}.

В самом начале кампании 1813 г. принц Евгений, смешивший Мюрата на посту главнокомандующего, поручает Даву оборонять Дрезден. Там, однако, князю Экмюльс-кому доводится находиться всего каких-то десять дней (с 9 по 19 марта 1813 г.)^{370}. Более чем краткое присутствие Луи Николя в саксонской столице ознаменовано варварской акцией: по приказу Даву взорван «прекраснейший в Европе Дрезденский мост». В «Письмах русского офицера» Ф. Н. Глинки поэтому поводу сказано: «История напишет имя его (Даву) на свинцовой скрижали подле имен Герострата и Омара»^{371}.

Прибывший вскоре к армии император находит для своего «железного маршала» более важное и ответственное задание, нежели уничтожение памятников искусства: «…я хочу сохранить за собою Гамбург, — пишет он Даву, — и не только в случае возмущения жителей или нападения полевых войск, но даже и тогда, когда против него будет действовать целый осадный корпус»^{372}.