Марсианка Подкейн. Гражданин Галактики

Хотя он не включился в дела – видеть Уимсби ему доводилось очень редко, а судья Брудер, тот и вовсе был недоступен, – однако все, в чем Торби нуждался, появлялось мгновенно. Одно слово Долорес – и рядом возникает солидный молодой человек, объясняя непонятную юридическую статью, еще слово – и появляется оператор со стереопроектором и фильмами, разъясняющими суть деятельности предприятия, где бы оно ни находилось – хоть на другой планете. Торби просматривал ленты целыми днями, но им конца не было.

Его офис столь стремительно наполнялся книгами, катушками, картами, брошюрами, слайдами, папками и плакатами, что Долорес пришлось переоборудовать смежную комнату в библиотеку. Цифры на диаграммах описывали в форме налоговых сводок деятельность предприятий столь громадных, что иначе в их делах разобраться было невозможно. Цифр было так много и они были таким сложным образом связаны, что у юноши разламывалась голова. Он начинал сомневаться в своем призвании быть финансовым магнатом. Оказывается, дело не ограничивалось тем, что ты входишь в кабинет, сопровождаемый почтительными приветствиями, и все твои пожелания выполняются без промедления. Какой смысл в занятии, от которого ты не получаешь удовольствия? Быть гвардейцем гораздо проще.

И все же ощущать свою значимость было приятно. Бо́льшую часть жизни Торби был никем, в лучшем случае он был самым младшим.

Видел бы его сейчас папа! В столь изысканной обстановке, с парикмахером, приводящим его прическу в порядок, пока он работает (Баслим подстригал ему волосы под горшок), с секретаршей, заранее угадывающей его пожелания, и десятками людей, сгорающих от желания услужить ему. Но каждый раз, когда папа являлся ему во снах, на лице его было укоризненное выражение; Торби начинал думать, что же он сделал не так, и вновь окунался с головой в море цифр.

Картина постепенно прояснялась. Главным предприятием было «Радбек энд ассошиэйтс, лимитед». Насколько мог понять Торби, сама эта фирма ничего не производила. Она была учреждена в форме частного инвестиционного треста и лишь владела всем остальным. Бо́льшая часть имущества, которое перешло бы к Торби после установления факта гибели его родителей, представляла собой долю собственности в этой компании. Он не владел ею целиком; узнав, что обоим его родителям принадлежало лишь восемнадцать процентов из многих тысяч акций, Торби почувствовал себя едва ли не нищим.

Потом он выяснил, что такое «голосующие акции» и «неголосующие»; ему принадлежало восемнадцать сороковых частей всех голосующих, остаток распределялся среди родственников и посторонних.

«Радбек энд ассошиэйтс» владела акциями других компаний, и это только запутывало картину. «Галактические предприятия», «Галактическая вексельная корпорация», «Галактический транспорт», «Межзвездный металл», «Налоги трех планет» (на самом деле это предприятие орудовало на двадцати семи планетах), «Гавермейерские лаборатории» (которые занимались всем, от барж и пекарен до исследовательских станций) – список был бесконечным. Казалось, все эти корпорации, тресты, картели и банки переплетаются, словно спагетти. Торби выяснил, что ему принадлежит (через его родителей) пай в компании «Хонас бразерс», причем владение осуществлялось посредством цепочки из шести компаний: 18 % от 31 % от 43 % от 19 % от 44 % от 27 % – в итоге доля получалась столь микроскопическая, что он сбился со счета. Однако его родители владели напрямую семью процентами акций той же «Хонас бразерс», так что выходило, что косвенный пай в одну двадцатую процента давал право осуществлять контроль деятельности компании, но приносил незначительный доход, а прямые семь процентов приносили в сто сорок раз больше, но не давали права контроля.

Для Торби стало откровением то обстоятельство, что управление и владение связаны между собой очень слабо; до сих пор он считал, что «владеть» и «управлять» – суть одно и то же. Если вы, например, владеете чашей для подаяний или форменной курткой, то вы, разумеется, вправе ими распоряжаться!

Слияния, разделы и поглощения корпораций и компаний смущали его и вызывали чувство протеста. Все это было так же сложно, как боевой компьютер, но при этом лишено холодной компьютерной логики. Торби пытался вычерчивать схемы, но все впустую. Владение каждым объектом порождало хитроумное сплетение обычных и привилегированных акций, облигаций ранних и поздних выпусков, ценных бумаг со странными наименованиями и непонятными функциями; порой одна компания напрямую владела частью другой, а оставшейся частью владела через третью компанию, две компании могли владеть отчасти друг другом, либо компания владела частью самой себя, словно змея, вцепившаяся себе в хвост. Во всем этом не прослеживалось смысла.

Это не было «бизнесом» – в том значении, какое вкладывал в это слово Народ: купить, продать, получить прибыль. Такой «бизнес» напоминал глупую игру, ведущуюся по диким правилам.