Марсианские хроники. Полное издание

– Один на Марсе, – веселился молодой голос. – Месяц, год – какая разница? Здесь полно еды и книг. В свободное время я составлял библиотеку записей из десяти тысяч слов и ответов на них, подключал ее к телефонным сетям. Чтобы через несколько месяцев позвонить и мне было бы с кем поговорить.

– Да.

– И через шестьдесят лет моя собственная запись позвонит мне. Я ведь и подумать не мог, что пробуду на Марсе так долго; это ведь была всего лишь хитроумная ироническая затея, нацеленная исключительно на то, чтобы убить время. Бартон, это правда ты? Это правда я?

Из глаз старика покатились слезы.

– Да.

– Я создал тысячи Бартонов, записал пленки, готовые к любым вопросам, и разместил их в тысяче марсианских городов. Пока я ждал возвращения ракет, на Марсе образовалась целая армия Бартонов.

– Глупец. – Старик устало помотал головой. – Ты ждал шестьдесят лет. Состарился в ожидании, в полном одиночестве. А теперь превратился в меня и все так же одинок в пустом городе.

– Не ожидай от меня сочувствия. Ты все равно что незнакомец, приехавший из другой страны. С чего мне грустить? Я жив, пока делаю эти записи. Ты жив, когда слушаешь их. Мы оба непостижимы друг для друга. Ни ты, ни я не можем предупредить один другого, хотя оба отвечаем друг другу – один автоматически, а другой тепло и человечно. Я человек из сейчас. Ты человек из потом. Это безумие. Я не могу плакать, потому что, не зная будущего, способен быть только оптимистом. Эти спрятанные звукозаписи могут откликаться лишь на ограниченное число твоих реплик. К чему заставлять мертвеца скорбеть?

– Перестань! – крикнул старик. Он ощутил знакомый приступ боли. На него нахлынули тошнота и чернота. – О Боже, ты был бессердечен. Убирайся!

– Разве «был», а, старина? Я есть. Покуда пленки перематываются, покуда моторы и невидимые электронные глаза читают, выбирают и преобразовывают слова, чтобы отправить их к тебе, я буду молодым и жестоким. Ты умрешь, а я еще долго буду оставаться молодым и жестоким. Пока.

– Подожди! – воскликнул старик.

Щелчок.

Бартон долго сидел, держа в руке умолкшую телефонную трубку и ощущая сильную боль в сердце.

Каким же это было безумием. Каким же вдохновенным глупцом он был в молодости, в первые годы своего уединения, когда настраивал телефонные мозги, электронные схемы, записи, устанавливал реле времени для различных звонков.

Телефон звонит.

– С добрым утром, Бартон. Это Бартон. Семь утра. Проснись и пой!

Снова!

– Бартон? Это Бартон говорит. Тебе нужно к полудню быть в Марс-тауне. Устанавливать телефонные мозги. Считай, что я напомнил тебе.

– Спасибо.

Звонок!

– Бартон? Это Бартон. Не желаешь составить мне компанию за ленчем? В «Рокет-инн»?

– Отлично.

– До встречи. Пока!

Дррррррррр!

– Б., это вы? Рад приветствовать. Выше голову, и все такое. Завтра за нами прилетит спасательная ракета.

– Да, завтра, завтра, завтра, завтра.

Щелк.

Но годы развеялись дымом. Бартон отключил голоса своих остроумных телефонов и их находчивые реплики. Они должны были пробудиться лишь после того, как ему сравняется восемьдесят, если он будет жив к тому времени. И вот сегодня телефон зазвонил, и прошлое, громко шепча, напоминая, дыхнуло ему в ухо.

Телефон!

Пусть звонит.

Звонок!

«Все равно ведь здесь нет больше ни души», – подумал он.

Трезвон!

Это же все равно что говорить с самим собой, подумал он. Все равно, да не совсем. О Боже, совсем не все равно.

Он почувствовал, что его рука подняла трубку.

– Привет, старый Бартон, это молодой Бартон. Мне сегодня исполнился двадцать один год! За минувший год я поселил говорящие мозги еще в двух сотнях городов. Я заселил Марс Бартонами!

– Да. – Старик помнил, как шестьдесят лет назад ночами, счастливо посвистывая, разъезжал по голубым холмам и железным долинам в машине, набитой всякой электроникой. Еще один телефон, еще одна станция. Хоть чем-то заняться. Чем-нибудь толковым, чудесным, печальным. Спрятанные голоса. Спрятанные, спрятанные. В те молодые годы, когда и смерть не смерть, и время не время, а старость всего лишь слабое эхо, доносящееся из глубокой пещеры предстоящих лет. Тот юный идиот, тот дурачок-садист вовсе не думал о том, что когда-нибудь его посев даст урожай.

– Прошлой ночью, – сказал Бартон двадцати одного года от роду, – я сидел один в кинотеатре пустого города. Я поставил старый фильм с Лорелом и Харди. Боже, я просто ухохотался.

– Да.

– И тут меня осенило. Я тысячу раз записал свой голос на одну пленку. Если воспроизводить ее в городе, получается звук как от тысячи человек. Приятный шум, шум толпы. Я добился такого эффекта, что в городе хлопали двери, пели дети, играли музыкальные шкатулки, били часы. Если не смотреть в окно, а только слушать – просто замечательно. Но стоит посмотреть, как иллюзия разрушается. Наверно, я начал ощущать одиночество.

– Это был первый знак, – вставил старик.

– Что?

– Ты впервые признал, что одинок.

– Я экспериментировал с запахами. Я шел по пустым улицам, а из домов пахло беконом, яичницей, ветчиной, котлетами. Все это делали спрятанные машины.

– Безумие.

– Самозащита!