– Мы на посадочной площадке возле города. Завтра сможете приехать?
– Да, но…
– Что?
Старик погладил телефон.
– Как там Земля? Как Нью-Йорк? Война закончилась? Кто сейчас президент? Что происходит?
– Когда вы приедете, у нас будет неограниченное время для разговоров.
– Но все хорошо?
– Отлично.
– Слава Богу. – Старик прислушался к далекому голосу. – А вы точно капитан Рокуэлл?
– Черт возьми, сэр!
– Прошу прощения!
Он повесил трубку.
Невероятно, но они прилетели, спустя много лет, – соотечественники, которые отвезут его к земным морям, небесам и горам.
Он включил мотор. Придется ехать всю ночь. Опасно, и тем не менее стоит рискнуть, чтобы поскорее увидеть людей, пожать руки, снова услышать голоса.
Автомобиль, рыча, пробирался по холмам.
Этот голос… капитан Рокуэлл… Это просто не может быть он сам сорокалетней давности. Он никогда не делал подобной записи. Или делал? Не мог ли он в одном из припадков депрессии или под воздействием пьяного цинизма все же сделать лживую запись о вымышленной посадке на Марс ракеты с придуманным капитаном и несуществующим экипажем? Он яростно мотнул головой. Нет. Он просто дурак, со своими подозрениями. Сейчас не время для сомнений. Нужно мчаться всю ночь наперегонки с марсианскими лунами. Какой же праздник они устроят!
Поднималось солнце. Он ужасно устал, все тело ломило, сердце билось с перебоями, пальцы на руле дрожали, но он радовался, представляя себе последний телефонный разговор: «Эй,
Он миновал перечеркнутые длинными тенями пределы Нью-Чикаго на закате. Вышел из машины, уставился на асфальт ракетной посадочной площадки, потер покрасневшие глаза.
Поле было пусто. Никто не бежал ему навстречу. Никто не жал ему руку, не кричал, не смеялся.
Сердце у него в груди оглушительно рокотало. Глаза заволокло тьмой; он чувствовал себя так, будто рушился с небес наземь. Он устало поплелся к домику конторы.
Внутри аккуратным рядком стояли шесть телефонных аппаратов.
Он ждал, хватая ртом воздух.
И наконец звонок.
Он поднял тяжелую трубку.
– Я все думал, доедешь ты живым или нет.
Старик стоял молча, прижимая трубку к уху.
А голос продолжал:
– Капитан Рокуэлл докладывает о готовности. Какие будут приказания, сэр?
– Ты… – простонал старик.
– Как твое сердечко, старина?
– Нет!
– Тебя надо было каким-то образом убрать, чтобы я мог жить, если, конечно, можно назвать жизнью существование в форме магнитных записей.
– Я ухожу отсюда, – перебил его старик. – И плевать, что будет. Я взорву все подряд и уничтожу тебя!
– У тебя сил не хватит. Зачем, по-твоему, я заставил тебя так далеко и так быстро ехать, а? Это твоя последняя поездка!
Старик почувствовал, как сердце у него в груди затрепыхалось. Ему не добраться до других городов. Война проиграна. Он рухнул в кресло, натужно, со всхлипами дыша ртом. Посмотрел на пять других телефонных аппаратов. И, как по сигналу, они хором заголосили! Гнездо отвратительных визгливых птиц!
Автоматика включила сразу все динамики.
– Бартон, Бартон, Бартон! – разнеслось по кабинету.
Он стиснул трубку ладонью. Он душил ее, а она продолжала смеяться над ним. Он ударил ее. Он пнул ее ногой. Он сгреб горячие провода пальцами, как серпантин, и принялся рвать их. Обрывки падали под его дрожащие ноги.
Он уничтожил еще три телефона. Внезапно наступила тишина.
И, как будто его телу открылся давний заветный секрет, оно словно обвисло на усталых костях. Сморщенные веки упали, как цветочные лепестки.
Его рот расслабился. Мочки ушей расплылись, как восковые. Он ударил себя ладонями в грудь и упал ничком. Он лежал неподвижно. Он не дышал. Его сердце не билось.
После продолжительной паузы два телефона разразились звоном.
Где-то щелкнуло реле. Телефонные голоса заговорили между собой.
– Алло, это Бартон?
– Да. Бартон?
– Мне двадцать четыре.
– Мне двадцать шесть. Мы оба молоды. Что случилось?
– Не знаю. Послушай.
В комнате тишина. Старик на полу не пошевелился. Ветер ворвался в разбитое окно. Сразу похолодало.
– Поздравь меня, Бартон, с моим
– Поздравляю!
Голоса пели дуэтом поздравительную песенку, звуки которой вылетали сквозь выбитое стекло и гасли где-то в мертвом городе.
Синяя бутылка
От каменных солнечных часов осталось лишь мелкое белое крошево. Птицы покинули поднебесье и навеки смолкли, распластав крылья среди скал и песка. По дну мертвых морей перекатывались волны пыли. Стоило ветру уговорить их снова сыграть древнюю мистерию потопа, как они вздымали сухие валы и серые пыльные потоки заливали все окрест.
Города замерли в немоте уснувшего времени, стихли фонтаны, не плескалась вода в озерах… Только тишина и древняя память.
Марс был мертв.