Марсианские хроники

Carefully he lifted the covers, rolled them back. He slipped from bed and was walking softly across the room when his brother's voice said,	Он осторожно откинул одеяло, соскользнул на пол и уже тихонько шел к двери, когда раздался голос брата:
"Where are you going?"	- Ты куда?
"What?"	- Что?
His brother's voice was quite cold.	Голос брата стал ледяным.
"I said, where do you think you're going?"	- Я спрашиваю, далеко ли ты собрался?
"For a drink of water."	- За водой.
"But you're not thirsty."	- Ты не хочешь пить.
"Yes, yes, I am."	- Хочу, правда же хочу.
"No, you're not."	- Нет, не хочешь.
Captain John Black broke and ran across the room.	Капитан Джон Блэк рванулся и побежал.
He screamed.	Он вскрикнул.
He screamed twice.	Он вскрикнул дважды.
He never reached the door.	Он не добежал до двери.
In the morning the brass band played a mournful dirge.	Наутро духовой оркестр играл заунывный траурный марш.
From every house in the street came little solemn processions bearing long boxes, and along the sun-filled street, weeping, came the grandmas and mothers and sisters and brothers and uncles and fathers, walking to the churchyard, where there were new holes freshly dug and new tombstones installed.	По всей улице из каждого дома выходили, неся длинные ящики, маленькие скорбные процессии; по залитой солнцем мостовой выступали, утирая слезы, бабки, матери, сестры, братья, дядья, отцы. Они направлялись на кладбище, где уже ждали свежевырытые могилы и новенькие надгробные плиты.
Sixteen holes in all, and sixteen tombstones.	Шестнадцать могил, шестнадцать надгробных плит.
The mayor made a little sad speech, his face sometimes looking like the mayor, sometimes looking like something else.	Мэр произнес краткую заупокойную речь, и лицо его менялось, не понять - то ли мэр, то ли кто-то другой.
Mother and Father Black were there, with Brother Edward, and they cried, their faces melting now from a familiar face into something else.	Мать и отец Джона Блэка пришли на кладбище, и брат Эдвард пришел. Они плакали, убивались, а лица их постепенно преображались, теряя знакомые черты.
Grandpa and Grandma Lustig were there, weeping, their faces shifting like wax, shimmering as all things shimmer on a hot day.	Дедушка и бабушка Люстига тоже были тут и рыдали, и лица их таяли, точно воск, расплывались, как все расплывается в жаркий день.
The coffins were lowered.	Гробы опустили в могилы.
Someone murmured about "the unexpected and sudden deaths of sixteen fine men during the night - "	Кто-то пробормотал насчет "внезапной и безвременной кончины шестнадцати отличных людей, которых смерть унесла в одну ночь..."
Earth pounded down on the coffin lids.	Комья земли застучали по гробовым крышкам.
The brass band, playing	Духовой оркестр, играя