Март, октябрь, Мальва

Но летом 2020 года я пребывала в неведении и могла искать причины или только в себе самой, или в нем. В том, что мне казалось намеренной жестокостью. И последние летние месяцы словно отравляли меня своей пышностью, своим цветением, все только подчеркивало мое скатывание в глубины нервного срыва. За секунду до побуждения мне все время снилась та ночь, когда он гладил мои пальцы, или та ночь, когда он гладил мой позвоночник, и я ощущала, что он забрал мою душу.

Днем наступали короткие передышки, минуты ровного дыхания, когда мы с Мальвой выходили из подъезда и бабушки на скамейке называли ее «золотунчиком» из-за цвета ее шерсти, она подходила к ним и вытягивала морду по очереди к каждой из них, и они гладили ее. И Мальва замирала от удовольствия.

А я смотрела на Мальву, на бабушек, которые гладят ее, и думала, что, возможно, в жизни есть что-то еще, кроме моей страсти, возможно, когда-нибудь я смогу это ощутить в полной мере. Может быть, это случится, только когда я постарею.

К осени моя боль приняла хроническую форму, застыла, зафиксировалась, сделала меня холодной и отчужденной, часто злой для окружающих. Так человек с хроническим заболеванием всегда знает до мелочей его течение в спокойные периоды и в периоды обострения, я, будучи астматиком, знаю реакцию своих легких и дыхания на все виды воздуха – на сухой, на влажный, на морозный. И точно так же я знаю все свои реакции на мир без него.

Когда мы кого-то любим, какую цену мы платим за эту абсолютную любовь? За свою потребность в другом, только в одном?

В конце концов мы остаемся наедине с собой. С силой эмоций, которые управляют нами, что, как не опыт одиночества, формирует личность?

За эти полтора года расставания с ним я никем не смогла заинтересоваться, я видела других людей только сквозь их неумение понимать и угадывать меня так, как он. Ни с кем не возникало у меня этого чувства дома.

Я не горжусь тем, что словно вернулась в детство, в состояние детской беспомощности. Вот все исчезли, потому что они не он. Такие чувства я испытывала в семь лет, через полтора года после смерти отца, когда я оказалась в школе. В первом классе другие дети казались мне совершенно непонятными и враждебными существами.

И теперь, уже взрослая, я все чувствовала абсолютно так же.

И с ужасом признаю, что все для меня были чем-то вроде декорации, я поругалась с двумя издателями, утратила многие человеческие связи, все были чужими для меня.

И последний мирный год я прожила в относительном одиночестве. Что мы знаем о мире и о себе, о пределах горя своего и чужого до столкновения с бедой, которую невозможно игнорировать? Которая рушит всю твою жизнь в один момент без твоего участия или прямой вины, она обнуляет и уничтожает танком предыдущий миропорядок, твой опыт и представление о реальности.

В то февральское утро Мальва спала рядом со мной, вытянувшись вдоль моего позвоночника, ее уши были прохладными, нос сухим, сопящим и теплым, как и все ее тело, я встала, чтобы проверить сообщения от редактора, и увидела серое небо и самолеты в нем, слова ■■■■■■■ и ■■■■■■■■■■■ и уже не выпускала телефон из рук до самого вечера.

Потом, уже вечером, я, оглушенная, поехала в центр города, где люди кричали запрещенные теперь всюду слова и лозунги. Ровно полтора месяца назад возобновилась моя связь с Алексеем. И до этого дня я была почти счастливым человеком, насколько я вообще умела и могла быть счастливой.

Я по минутам помнила наше последнее свидание до вторжения.

Он проснулся уже днем и улыбнулся, глядя на меня, я спала, прижавшись к нему. Это было четырнадцатого февраля 2022 года. Наше последнее свидание в мирное время.

До этого ночью в четыре часа я оказалась у него, и я и он были после каких-то вечеринок и клубов, но мы набросились друг на друга как безумные. У меня заканчивались месячные, и моя кровь оставалась на его пальцах, и потом сквозь сон мы долго ласкали друг друга, как животные в норе. Темной и глубокой, теплой. В ту ночь во сне мы ни разу не отвернулись друг от друга, ни разу не разжали объятья, ни разу не отпустили друг друга в море сна.

Только один раз я вышла на кухню за стаканом воды. И возвращаясь к нему в комнату, быстро посмотрела в окно – на крыши, бело-серый мир за окном, рассветный, и такое острое счастье пронзило меня, что я зажмурилась на мгновение.

И я вернулась к нему, к теплу, которое тогда не заканчивалось.

А теперь каждый раз страшно видеть снимки оттуда: фото женщин, девушек, девочек. У многих из них серо-голубые глаза, такие же, как мои. Они смотрят на меня с экрана телефона или ноутбука, а я смотрю на них. Одна девочка на фото с испуганным взглядом прижимает к себе мягкую рыжую обезьяну из ИКЕА. Я сплю с точно такой же.

Рядом со мной сопит Мальва, пока я читаю новости и плачу или трясусь от страха и бессилия. И тошнота то и дело подходит к горлу. А Мальва сопит, как какое-то древнее животное – мамонт или динозавр, и моя психика опирается на нее, на ее присутствие рядом со мной, на ее неосознанное участие во всем, что происходит со мной, и на ее животное первобытное тепло.