Мартин М.: Цветы моего детства

Мартин сидел в самолете возле иллюминатора и с нетерпеливым беспокойством ждал взлета. Слева от него расположился Корнелиус, обозленный, оттого что ему не досталось место у окна. Мать с отцом разделял центральный проход. Девушка с аккуратно собранными на затылке волосами, показавшаяся Мартину очень красивой, провела инструктаж по технике безопасности. Взлет его немного разочаровал. Было очень шумно. Когда привезли напитки, он попросил апельсиновый сок. На перевозном столике выстроились столбиками один на другом голубые, зеленые и розовые пластиковые стаканчики. Для Мартина вдруг стало чрезвычайно важно, чтобы ему достался именно розовый стаканчик. Конечно, он бы никогда не посмел попросить стюардессу об этом. То ли она догадалась о его желании, то ли ему просто повезло, но сок налили именно в такой стаканчик. Мартин был очень этому рад. Он приподнялся в кресле и посмотрел вперед, на перспективу голов и тусклых лампочек. Он знал, что некоторые люди боятся летать. А его уже тогда пугали совершенно другие вещи. Что плохого может произойти здесь, где собралось столько людей, одетых одновременно нарядно и по-домашнему просто? И никто его не трогает, никому не кажется его присутствие неуместным. Стюардессы очень к нему добры. Вся обстановка этого места – полная противоположность того, чего Мартин боялся. Это был особый род утешения, которое дарили ему все публичные, формальные ситуации. Ему казалось (хотя он и понимал, что это не так), что в таком месте он не может умереть, что вообще ничего по-настоящему плохого здесь не может с ним случиться. Зачем люди вообще занимаются чем-то другим? Зачем переодеваются в ночные рубашки, выключают свет, остаются наедине с самими собой? Иногда, если в такой момент ему становилось особенно страшно и тяжело, он старался вспомнить этот эпизод в самолете – мгновения абсолютного утешения. Он восстанавливал его в памяти во всех деталях: коралловые губы стюардессы, мягкий свет, льющийся из иллюминаторов, низкий голос пилота, который называл себя смешно «капитаном», розовый стаканчик с яблочным соком, притихшие в своих креслах люди, серый плед, который он уютно накинул себе на спину, хотя ему и не было холодно. Десять тысяч метров до земли не представляли для него ни малейшей угрозы. Настоящий ужас всегда оставался только в его кровати, под собственными закрытыми веками.

Ботанический сад

Госпожа Лукреция, учившая их биологии, организовывала школьную поездку в ботанический сад Большого города. Такого счастья Мартин себе и представить не мог. Заикаясь от волнения, он подбежал к смотревшему телевизор отцу и, стараясь, как мог, быть одновременно ласковым и рассудительным, изложил свое желание отправиться в «познавательную экскурсию».

– Вот сдались же тебе эти стручки…

Мартин был готов к насмешкам, он даже ждал их. Ради этой поездки он был готов на все.

– Это очень познавательная экскурсия. Госпожа Лукреция…

– Ты зарядку когда начнешь делать? Ты себя в зеркало видел? Я в твоем возрасте вставал в шесть утра и бежал километр.

Мартин был готов даже начать делать зарядку.

– Я… я могу начать бегать…

– Вот начнешь – тогда и поговорим.

– Но мне надо сдать деньги до понедельника…

– Так, все, хватит! Нет значит нет!

Мартин знал, что продолжать спорить после этих слов бесполезно. Он ушел в свою комнату, закрыл дверь и сел на кровать. Ему было известно, что Фи и Мария едут. В том, что он тоже поедет, не было никаких серьезных причин сомневаться. Взрывы неудовольствия отца отличались поразительной хаотичностью. Однако Мартин надеялся, что до таких пределов его жестокость не дойдет. Ему было так обидно, так стыдно за отцовскую тупость, что поплакаться никому он мог. Никому, кроме Германа К., который, он чувствовал, сидел сейчас прямо у него за спиной. Ему не надо было ничего не объяснять. Он молча положил свою велюровую лапку Мартину на плечо, а другой лапкой вложил ему в руку холодный металлический предмет, который, учитывая онтологический статус Германа К., был удивительно материален. Внезапно Мартин почувствовал себя гораздо лучше, как будто твердость этого нового, волнующего предмета передалась его бедному истерзанному сердцу.

Сказка Клавдия