Мартин М.: Цветы моего детства

Он проплакал весь путь до дома. Было уже темно, и он надеялся, что этого никто не заметит. Во дворе он все никак не мог остановить слезы, так что сел на качели и еще долго плакал, слегка шатаясь взад-вперед и низко опустив голову, чтобы со стороны казалось, будто он просто решил покататься. Когда он устал отталкиваться от земли ногой и качели остановились, к нему подбежал Пират и лизнул его в руку. Он не злился на Клелию, даже на старшеклассника в красной рубашке он больше не злился. Но утешение, которое она ему внушала, было утрачено навсегда.

Письмо

Иллюзию того, что все в порядке, дарили ему маленькие рутинные вещи, такие как полив цветов и регулярная проверка почты. Возвращаясь однажды из школы и мечтая о том, как польет сейчас свои дорогие фиалки, Мартин открыл маленьким ключиком неопределенно-ржавый почтовый ящик и среди рекламных листовок обнаружил письмо. В строке «Куда» значился его город, его улица, его дом и его квартира. В строке «Кому» было тонким наклонным почерком выведено – «Клавдию». Он думал, что знал имена всех живших не только в его подъезде, но и во всем доме, и никого по имени Клавдий здесь не было. С минуту он помедлил, раздумывая, как поступить. Конечно, следовало отнести письмо на почту, чтобы его отправили по обратному адресу, или попытаться там выяснить, кто такой Клавдий и передать письмо ему. И он уже было начал спускаться по лестнице, но с каждой секундой, которую он держал письмо в руках, мысль навсегда расстаться с ним становилась все более нестерпимой. Идея того, что регулярная проверка почты наконец-то приобретет настоящий смысл, казалась ему невероятно соблазнительной. И с быстротой, на которую только было способно его мягкое нерасторопное тело, он спрятал письмо в рюкзак, поднялся наверх, снял куртку, разулся и закрылся в своей комнате. Аккуратно надорвав край конверта, он достал тонкий, сложенный вдвое листок и стал читать: «Дорогой Клавдий. Прошел вот уже почти год с тех пор, как я не получаю от тебя ни слова, и я не нахожу себе места. Если я в чем-то перед тобой провинилась, пожалуйста, прости меня. Мне страшно не хватает твоих историй. Последнее твое письмо, в котором была «Сказка о серебряном дереве», я перечитала уже столько раз, что выучила его наизусть. Но я не прошу историй. Короткой весточки о том, что ты здравствуешь, было бы достаточно, чтобы сделать меня очень счастливой. Соломона пришлось кастрировать, потому что он все время кричал. С любовью, Октавия». Мартин перечитал письмо шесть раз, затем спрятал его в столе и отправился на улицу. Дойдя до площади с бронзовым бюстом, он повернул назад и углубился в унылые спальные пространства. В сгущавшихся сумерках он лежал внутри заржавевшей ракеты самого похожего на детскую площадку двора в их городе и думал о том, что настоящий полет в космос возможен только в том случае, когда ты не только никуда не летишь, но и знаешь, что этого никогда с тобой не случится. Он смотрел, как по мере наступления темноты в доме перед ним зажигается все больше окон, которые казались ему красивее и романтичнее звезд, и вдруг его осенило. На конверте значилась квартира номер восемнадцать. На двери квартиры первого этажа, которая с некоторых пор пустовала, висела цифра восемь. Вернувшись домой, он открыл шкаф, в котором хранил свои самые драгоценные вещи – фотографии и фотопленки, книги с гербарием, рисунки с Германом К., чистые перфокарты и некоторые другие важные предметы. Перебрав несколько беспорядочных стопок с бумагами, он отыскал альбом для рисования, который принадлежал бессловесному старику из восьмой квартиры, умершему около года назад. Кроме портрета мальчика, в нем было еще несколько картинок и коротких записей. Мартин осторожно вырвал лист, на котором были изображены голые верхушки деревьев, и на чистой стороне написал: «Дорогая Октавия. Пожалуйста, прости меня за долгое молчание и знай, что оно было гораздо менее долгим, чем ты думала. В октябре я отправлял тебе письмо, на которое не получил ответа, и решил тебе больше не докучать. Теперь я вижу, что то письмо до тебя не дошло. Наверное, потерялось где-то в пути. Я в добром здравии, хотя и чувствую себя иногда так, как будто выпал из космического корабля и навсегда остался болтаться в космосе. Ни одна зима еще не казалась мне такой долгой. Бедный Соломон! С любовью, Клавдий». Почти все буквы можно было найти среди коротких записей в альбоме, так что Мартину удалось, насколько он мог об этом судить, копировать кривоватый почерк старика. В конверт, который покупала еще его мать, он вложил также одну из своих любимых фотографий, сделанных с помощью монокля. На ней была высокая раскидистая сосна и проселочная дорога через пустошь. На следующий день он опустил письмо в узкий проем большого синего ящика на почте, а оказавшись снова дома, в необычайном оживлении полил, наконец, цветы.

Самолет