Мартин Скорсезе. Ретроспектива

М: Вот я об этом и говорю. Де Ниро такой человек: зачем ему что-то объяснять? Он все показал на экране. Так он считает.

Р: И правильно считает. Все действительно на экране.

М: Он все показал на экране, и это очень тяжелая работа. И мне тяжело требовать такого от актера. Вот, например, я очень люблю старые фильмы… и наслаждаюсь каким-нибудь Кларком Гиблым, или Спенсером Трейси, или британскими актерами, начиная с Джона Миллса, Алека Гиннесса, Оливье, и многими нынешними. Но я бы никогда, думаю, не смог снимать с ними фильмы. Когда ты обсуждаешь с актером материал, ты будто вскрываешь рану. Это очень деликатный момент. Словно заглядываешь в невероятно чувствительный механизм часов. На Де Ниро нельзя давить. Никак нельзя, нужно просто дать ему время.

Р: В игровом «Бешеном быке» присутствуют те же эмоции, что в документальном фильме. Как будто наблюдаешь за реальным человеком, который взаправду страдает на экране. Я не знаю, как это делает Де Ниро, не знаю, как делаешь это ты, но есть очень мало художественных фильмов, которые имеют такое же воздействие, как документальные.

М: Фильм «Бешеный бык» было трудно снимать, но мы дошли до точки, когда удалось передать страдания персонажей, не становясь их частью самим; до этого было довольно тяжело.

Р: У нас есть фрагмент фильма «Бешеный бык», хотя, если придерживаться хронологии, мы должны сначала посмотреть «Последний вальс». Ты хочешь перескочить вперед или?..

М: Не знаю. Что?..

Р: Сам решай, это же твое кино. Что я думаю? Мне хотелось бы посмотреть каждый из отрывков в списке. Может, ты просто скажешь киномеханику, что включить, а я задам еще один вопрос, пока он это делает.

М: Ну что, тогда «Последний вальс»?

Р: Если хочешь.

М: Ну тогда ладно. Хорошо, «Последний вальс», ребята.

Р: Позволь задать тебе вопрос, пока мы ждем. Я не так давно разговаривал со Шредером, и он сказал, что теперь он пережиток прошлого.

М: Он мне тоже так сказал.

Р: Он все еще верит в экзистенциализм, в экзистенциального героя…

М: Я знаю.

Р: И еще он говорит, что сегодня герой стал ироническим.

М: Знаю. Он мне тоже так сказал. Я спросил, почему ты переживаешь?

Р: «Теперь все в ироничных кавычках, – ответил он. – В моих работах нет кавычек. Я говорю то, что хочу сказать».

М: Да. Я тоже. Он говорит: «Я пережиток прошлого». Я спрашиваю: «И что?» Мы безумцы XX века; через пару лет наступит XXI век, и мы станем частью прошлого. Может быть, нам повезет, и мы выпустим еще несколько картин. Ну и что ты собираешься делать? Попробуешь измениться для XXI века? Кажется, я знаю, о чем он говорит. Он уникальный человек и пытается снимать картины, что очень трудно, потому что он может получить только определенную сумму денег. К тому же он сам занимается сценариями. Это очень трудно. Заказчики говорят: «Мы хотим “Криминальное чтиво”». А когда читают сценарий, говорят: «Это не то». А ты отвечаешь: «Нет, это оно, это то, что вы сказали написать». Понимаете, о чем я? Так что он больше на передовой, чем я, и он видит, что происходит. Но он все понимает. Вот он написал «Трансцендентальный стиль». А я даже не знаю, что значит «трансцендентальный». Я совершенно серьезно считаю, что он намного более образованный человек и может лучше сформулировать то, что мне не под силу. И он мне говорит: «Не расстраивайся, но я сказал в прессе, что Квентин Тарантино по сравнению с Мартином Скорсезе – как Дэвид Леттерман в сравнении с Джонни Карсоном». Я спрашиваю: «Что это значит?» – «Дэвид Леттерман как бы высмеивает телевидение. Он идет в магазин пончиков, а там мистер Пончик, и он берет интервью у мистера Пончика: “Вы действительно мистер Пончик?” И все в таком духе…»

Р: Я понимаю: он имеет в виду, что Джонни Карсон действительно берет интервью у человека, а Дэвид Леттерман делает сатиру на интервью. Но в то же время Дэвид Леттерман делает сатиру на ток-шоу.

М: Именно. Так и есть.

Р: Все в кавычках.

М: Да, что бы ни происходило на шоу Леттермана, повсюду эти ироничные кавычки. И потому его бывает так весело смотреть.

Р: Леттерман вопрошает: «Каково было снимать наш последний фильм?», как будто с издевкой.

М: Именно.

Р: Все в кавычках.

М: Именно.

Р: Но Шредер мне еще сказал, что…

М: Он сказал, что у меня нет кавычек, а я ответил: «Что ты хочешь от меня? Я не знаю. Я не могу…»

Р: Шредер сказал кое-что еще интересное. Он сказал, что «Таксист», если смотреть его сегодня, так же силен, как и раньше. Он сказал: «Интересно, насколько хорошо “Криминальное чтиво” будет смотреться через двадцать пять лет».

М: О, Пол мог так сказать.

Р: Я не пытаюсь интерпретировать его слова, но он считает, что у иронии та же проблема, что и у сатиры. Они – просто материал для еженедельных юмористических шоу. Герметичны в своем времени.