Мартон и его друзья

Как только тетка вышла, девочка подскочила к кровати, поглубже затолкала книгу под подушку. Потом поднялась на цыпочки, нагнулась, отошла проверить, не видно ли. И успокоилась. Только теперь сообразила, что ей сказала тетушка. «Домашний учитель!» И она шагнула к большому зеркалу. «Взрослый или молодой человек?» Девочка кинула взгляд в зеркало. Сначала попыталась состроить серьезную мину; лицо стало таким, каким не бывало никогда, и она осталась довольна. Потом, как всегда — с тех пор, как из маленькой девочки стала превращаться в большую, — она начала примерять к себе перед зеркалом различные выражения лица. И, будто упражняясь в уроке, шептала себе задание. «Мечтательность»: опустила головку и уставилась в верхний уголок зеркала. «Кокетство»: прищурилась и приоткрыла ротик ровно на столько, чтобы капельку были видны ее крохотные зубки… «Мадонна»: кротко улыбнулась, обратила глаза к потолку и полуприкрыла веки. «Горе»: опустила нижнюю губку, как обиженный ребенок, закрыла глаза, склонила головку. «Гнев»: сжала губы, как только могла, чтобы они стали тонкими, и попыталась сверкнуть глазами — «искры метать». «Удивление»: сложила губки бантиком и безостановочно заморгала. «Испуг»: раскрыв рот, насколько допускали приличия, — за этим очень важно было следить, потому что иначе выходило некрасиво, уродливо, — она выкатила глаза, но тоже не очень, — и за этим надо было следить. «Равнодушие»: чуточку склонив голову набок, выпятила нижнюю губку.

Беда была только в том, что когда она «мадонной» смотрела в небеса, закрывала глаза в «горе» или «мечтательно» возводила их к верхнему уголку зеркала, то не видела своего лица. Если же для проверки глядела на себя, то не было ни «мадонны», ни «горя», ни «мечтательности». Как она ни старалась, сделать ничего не могла.

Покончив с «разными лицами», Илонка придвинула головку к зеркалу так, чтобы губы ее коснулись губ в зеркале, — улыбнулась, поцеловала их и, поддразнивая себя, высунула кончик языка. Кончики двух языков, ее, теплый, и холодный, в зеркале, соприкоснулись. Девочка рассмеялась. И вдруг вправду испугалась и, забыв проследить за собой, широко разинула рот.

— Ой! — воскликнула она и кулачком стукнула по лбу. — Глупая… глупая… глупая!.. Через десять минут он будет здесь! — Повернула голову набок, чтобы проверить, к лицу ли ей свернутые узлом волосы. С некоторого времени она носила их так все чаще и чаще, желая казаться взрослой. «А может быть, лучше калачиком заложить?.. Сколько лет этому… домашнему учителю? А может быть, все-таки калачиком или… А может, лучше?.. Уже нет времени!..» Снова повернула голову налево-направо, точно птичка в ветвях, заслышав призывную песню. Оглядела комнату. Не знала: сюда этот учитель придет или ее пригласят в столовую. «Дядя! Дядя!» — дразнила она себя, закалывая узел костяной шпилькой. «Хорошо?» — строго спросила она у своего изображения. «Очень хорошо!» — ответили друг дружке две Илонки, и девочка рассмеялась. Внезапно кинула взгляд на туфли. Быстро присела на край кровати и сняла их. В одних чулках, на цыпочках подскочила к зеркалу; паркет заскрипел под маленькими ножками; девочка вынула из нижнего ящика шкафа новые желтые полуботиночки. Подула на них, хотя там и пылинки не было, и поставила перед собой на паркет. Посмотрела: «Фасон взрослый?» И, перегнувшись от самой талии, помогала своим уже не детским, но еще и не взрослым ногам залезть в туфельки. Так, нагнувшись, она бросила взгляд в зеркало — и глаза ее задержались на юбке. Она быстрехонько распрямилась, одним движением расстегнула юбку и отряхнулась: юбка соскользнула, и девочка переступила ее. Подняла юбку с пола, швырнула ее в шкаф, потом длинными пальцами, медленно, словно перебирая струны арфы, провела по платьям, висевшим в шкафу. Сняла одну юбку, приложила ее к себе, точно фартук: не понравилось. Вынула синюю юбку в складку и, будто играя в куклы, высоко подняла над собой. «Илонка… Илонка…»… — пропела она и хотела уже застегнуть юбку, но, поглядевшись в зеркало, решила вдруг, что блузка к ней не подходит. Сняла блузку и худенькими голыми руками швырнула ее в шкаф. Расстегнутая юбка упала на паркет и, вздувшись пузырем, прикрыла полуботиночки. Девочка стояла в одной рубашке. Сквозь тонкий батист просвечивало солнце. Илонка покраснела.

— Ой, боже мой! — воскликнула она. Быстро вздернула упавшую юбку и, пока застегивала ее на талии, подбежала к двери в столовую, задвинула щеколду, потом заперла и дверь в прихожую.