— Слава богу, что мы хоть мучицы малость припасли! Хоть раз в неделю да испечем хлеба, чтоб не забыть совсем, какой он на вкус… Сколько у нас еще муки, Берта?
— Половина.
Г-н Фицек дернулся так, будто его кто за ногу укусил.
— Половину уже израсходовали? — крикнул он.
— Половина еще цела, — ответила жена, которая в последнее время не боялась мужа и по-своему тихо давала ему отпор.
— Ты что, шутки вздумала со мной шутить? — гаркнул г-н Фицек, да так стукнул по столу, что ложка задребезжала в чашке и остаток кофе выплеснулся на клеенку.
— Не шучу… Это ты шутишь! Думаешь, можно через день лапшу замешивать на восемь человек и муку не расходовать…
Г-н Фицек помрачнел. И не только потому, что муки осталось мало, но и потому, что за последнее время, «холера ее знает отчего», жена переменилась.
— Больно уж, милостивая сударыня, нос задрала с тех пор, как один сын строителем стал, а другой в реальное ходит… тру-ля-ля хочет стать… — Это «тру-ля-ля» относилось, очевидно, к сочинению музыки. — Но мы, — заговорил он вдруг в множественном числе, словно от лица монарха, — мы с вас спесь собьем! — Он скатал хлебный мякиш и сунул его Отто под нос. — В печку положи, господин строитель, да обожги… свою питательность… вот и будет чем крышу крыть… вместо черепицы! — И еще раз добавил: — Господин строитель!
Г-н Фицек встал. Подошел к распахнутому окну. На дворе все еще стояли теплые дни. Г-н Фицек сделал вид, будто выглядывает на улицу Петерди. Кончик усов он втянул в рот и покусывал жесткие волосинки. «Гм, гм!» — донеслось от окна.
Услышав про «навоз», дети с отвращением завертели хлеб в руках, понюхали его, но есть не стали.
— Чего нос воротите? Думаете, вкусней от этого станет? — крикнул г-н Фицек, даже не оборачиваясь. Он увидел в стекле недовольные рожицы ребят. — Ешьте, не то я вам головы расшибу этой питательностью.
Жена убрала чашки со стола. Мартон испугался, что отец уйдет из дому, как всегда, когда его обуревала ярость, и не вернется допоздна, а значит, с ним не удастся поговорить… А ведь завтра понедельник… и они хотят отправиться рано утром… все ребята вместе…
— Да… — сказал Мартон. — Знаете, папа… — и он снова замолчал. — Словом… Дело обстоит так, что в школе занятия начнутся только двадцать пятого октября.
— Это я слышал уже! Что ты ко мне привязался? Дома, что ли, мне открыть школу для тебя?
— Не-ет! Я хочу только сказать, что пока стоят хорошие дни и жаль…
— Чего жаль? Что дни стоят хорошие? Дождь, что ли, тебе сделать?
— Не-е-ет! Но ими можно воспользоваться…
— Ну и пользуйся. Хоть воспользуйся, хоть распользуйся, хоть ниспользуйся — хоть так, хоть эдак, как хочешь, только меня оставь в покое!
— Да-а… но для этого — словом, для того, чтобы этими исключительно прекрасными днями… стало быть… можно было бы воспользоваться… словом…
— Ну что ты правой рукой левое ухо чешешь? — перебил г-н Фицек. — Говори прямо: чего тебе надо?
— Чтобы вы отпустили меня. Завтра утром мы уйдем на две недели с ребятами… устроим себе бесплатный отдых.
— Чего вы себе бесплатно устроите?
— Отдых.
— Кому устроите бесплатно?
— Себе.
Г-н Фицек уставился на сына.
— Кто эту чушь выдумал?
— Я.
— Сразу так и подумал… Берта, эй, Берта! Твои щенки совсем взбесились! Один из них уже рот до ушей разодрал, все про питательность толкует… второй бесплатный отдых устраивает. И… — так как г-н Фицек пока не понял, о чем речь, он еще раз сердито переспросил Мартона: — Бесплатный отдых?
— Да, — спокойно ответил сын.
Спокойный голос и короткое невразумительное «да» окончательно вывели из себя г-на Фицека.
— Вот как ты отцу отвечаешь? — заорал он. — Одним «да» думаешь отвертеться? За идиота меня считаешь? Да я так тебе по морде съезжу, что с ума спятишь, а потом за то съезжу, зачем спятил…
— Но, папа, ведь это же денег не стоит…
— Что не стоит денег? — завопил г-н Фицек.
— Бесплатный отдых…
Г-н Фицек схватился за голову и замотал ею с невероятной быстротой.
— Совсем спятил!.. Начисто спятил!.. Скажи, наконец, толком, или я из тебя все кишки выпущу, что это за бесплатный отдых?
Мартон, не ожидавший такой реакции, постарался быстро и толково рассказать о проекте бесплатного отдыха. Г-н Фицек слушал, глаза его все больше вытаращивались, голова раскачивалась все медленней и, наконец, совсем остановилась. Г-н Фицек опустил голову, замолчал. Снова начал покусывать кончик усов.
— Скажи, сынок, почему это тебе всегда такое приходит в голову, что другим ребятам не приходит?
Мартон молчал.
— Почему ты непременно должен отличаться от всех людей? Отвечай! Даю слово, что не рассержусь. Только скажи откровенно.
Мартон ответил.
— Потому, — сказал он, — что я не лягушка, чтобы всегда принимать температуру окружающей среды.
Г-н Фицек выпучил глаза на сына. Это было уже слишком. Глаза у него стали такие, будто он только что очнулся от послеобеденного сна.