Вся семья была в сборе. Завтракали. Г-н Фицек, полный новых планов, рассеянно прихлебывал кофе. Он уже внес аванс за помещение на улице Луизы, то самое, где некогда арендовал кофейню.
С первого ноября он снова будет сапожничать — солдатские башмаки тачать; и если, не дай бог, война продлится, его, как поставщика армии, освободят от военной службы. Так сказали ему в торговом агентстве Имре Шеффера, откуда он будет получать заказы, кожу и куда будет сдавать готовые башмаки.
— Это я, Берта, только так, для пущей верности делаю, — объяснял г-н Фицек, засыпая жену градом слов, как всегда, когда ему бывало легче на душе, потому что он выдумал новый план и опять слепо поверил в него. — Кто знает, — продолжал он еще с большей горячностью, словно разматывая ленту нескончаемых мыслей, — может, война еще и в пятнадцатом году не кончится? Человек должен все предвидеть заранее. Коли буду тачать башмаки для армии, меня освободят! Да и вообще солдатам башмаки тачать — ерунда. Обузил — отдадут другому, у которого ноги поменьше. Слава богу, Берта, не все солдаты на один лад, кому-нибудь да подойдут. Солдат ведь на фронт идет — не на бал! Это тебе не капризный заказчик. Тот сразу разорется, коли башмак хоть чуточку жмет, — нет чтобы поносить немного, пока башмак не раздастся или нога не привыкнет. Ни минуты не желает терпеть! Пусть, мол, сапожник терпит! Ты ему что хочешь говори — дескать, ошибаетесь, почтеннейший, сапожник не часовщик, чтоб на миллиметры работать! Куда там, он и слышать не хочет. Словом, Берта, тачать солдатам башмаки дело неплохое. Платят за них, правда, скверно, да уж как-нибудь проживем! Только бы эти сволочные продукты не дорожали в каждым днем. Могли бы уж и изобрести что-нибудь. Я, Берта, всю ночь над этим голову ломал. Вот, скажем, изобрели бы такое, чтоб желудок у человека в легкие превратился. Вот когда бы мы зажили! Дышали бы себе воздухом — и точка. Воздух денег не стоит. Можешь дышать задарма! Его и в мешки не насыплешь и в склады не запрешь. А то всякую чушь выдумывают: пулеметы, пушки 42-го калибра, проволочные заграждения, а об этом небось никто не подумает. Жаль, что я не ученым родился, я бы уж всему миру показал, что надо изобретать… Словом, Берта, проживем и без разных мерзавцев вроде Вайды. Я человек бедный, все мое добро — пара дырявых портков, но я честное имя хочу оставить своим детям, чтоб их громом разразило!
Он встал, прошелся по комнате и потом опять сел за стол, отпил еще глоток кофе. Погруженный в новые размышления, отломил кусочек хлеба и начал его задумчиво жевать. Внезапно челюсти его остановились; он плотно сжал рот, вздернул усы, принюхался и — выплюнул хлеб. Поднес ломоть к носу, понюхал его, бросил взгляд на жену и положил кусок на стол.
— Что такое с этим хлебом?
Жена тоже понюхала, откусила чуточку.
— Правда, какой-то чудной.
— У Брюнна покупали?
— Да.
Отто отрезал ломоть от каравая, но, прежде чем надкусить его, сделал широкий жест, словно собрался прочесть лекцию на общеобразовательную тему.
— Что с этим хлебом? А вот что! Позавчера, папа, в газете было написано, что в интересах потребителей решено начиная с первого октября повысить питательность хлеба. К хлебу будут добавлять высокопитательные продукты, проверенные и утвержденные различными врачами. Пока не больше сорока процентов.
— В интересах потребителей? — спросил г-н Фицек и посмотрел на Отто.
— Да, папа! Потому что вследствие войны намечается недостаток в некоторых важнейших продуктах питания, — быстро заговорил Отто, точно повторяя слова газеты.
— А в какой газете это написано? — спросил г-н Фицек, мрачно уставившись на хлеб.
— Я прочел в «Пешти Хирлап», на бульваре императора Вильгельма, в витрине, где вывешиваются и «Вести с фронта». Но это было во всех газетах; бургомистр столицы Иштван Барци велел повсюду развесить плакаты, чтоб разъяснить населению…
— В «Непсаве» тоже было написано?.. — спросил г-н Фицек, который в некоторых случаях интересовался мнением «Непсавы».
— Наверное, — ответил Отто, вертя в руках ломоть хлеба, и, чтобы показать свою осведомленность, попытался дословно воспроизвести текст плаката: — В целях повышения питательности…
Г-н Фицек перебил его:
— А ну, откуси!
Отто пожал плечами, словно желая сказать: «Пожалуйста! Могу!» — и надкусил ломоть. Сперва жевал рьяно, потом все медленней и медленней; лицо у него вытянулось, но он все-таки проглотил кусок и взглянул на отца.
— Ну как, попробовал? — крикнул г-н Фицек.
— Да-а…
— Ну и как?
— В целях повышения…
Г-н Фицек взревел:
— Меня пусть за нос не водят ни столица, ни газета, ни бургомистр! Ежели навозом вздумали кормить, то пусть его духами не опрыскивают! Я хочу знать, что я жру! Понял, господин строитель? А ну, понюхай разок, — он сунул каравай под нос Отто. — Одному только богу известно, чего сюда напихали в ин-те-ре-сах потребителя! — И он сердито глянул на Отто. — Хорошенькие у нас виды на будущее!.. Эта катавасия еще только третий месяц длится, и уже…
Он отхлебнул из чашки.