Мартон и его друзья

— Тебе какое дело? — вспыхнула девушка. — Ты вечером домой пойдешь, вот и вся твоя служба.

Но Пишта снова обиженно поджал губы, Маринка, чтобы утешить, начала опять поддразнивать его:

— Ты лучше вот что скажи, влюблялся ты уже когда-нибудь?

Пишта покраснел.

— Но… нет… и…

— Не ври, Пишта! Признайся! Мне ты можешь сказать, как на духу… Я никому не проговорюсь. — И она стала перед мальчиком. — Скажи скорее, как ее зовут! — даже прикрикнула она на Пишту.

— Гм… Пирошка, Пирошка Пюнкешти… — вымолвил Пишта, запинаясь. Но в тот же миг ему показалось, что это неправда, что ой любит не Пирошку Пюнкешти, а Маришку. — Пирошка…

— Красивое имя!..

— Она не знает…

— Чего? — рассмеялась девушка и погладила Пишту по голове. — Имени своего не знает?

— Да не-ет… Не знает, что… что… я…

Дверь на кухню распахнулась. Вошла г-жа Селеши. Только по юбке и можно было сказать, что она женщина. Костлявая — ни груди, ни всего прочего; худое, угловатое лицо; неподвижные злые глаза. Пишту обуял ужас.

— Ты, может, встанешь, раз я вошла? — прикрикнула она на мальчика.

Пишта кое-как слез с высокой табуретки, не в силах отвести глаз от лица г-жи Селеши.

— Что за башмаки у тебя на ногах? Ничего хуже мать не могла надеть на тебя? И за это я плачу целую крону твоему папаше? Так-то ты хочешь быть поваренком? — И, чтобы унизить его окончательно, добавила: — Кок несчастный!

Забытое было слово совсем оглушило Пишту. Мальчику показалось, будто ему уши прокололи.

— Скинь башмаки! Получишь другие! Вечером вернешь!

Испуганный Пишта со страшным усердием принялся разуваться. Босой стоял он на холодных плитах пола перед г-жой Селеши — она была только чуть повыше его.

— У тебя и чулок нет? — Г-жа Селеши укоризненно покачала головой. — Ноги грязные! Вымой их сейчас же! Покажи шею! И шею тоже вымой! И руки! Ты что же, такими руками хочешь браться за еду? Ах ты, наказанье божье!.. Оборванец! Постыдился бы! — Г-жа Селеши, как мы уже заметили, скупая на слова в гостиной, на кухне не скупилась.

Пиште казалось, будто его дубинкой колотят по голове. Хозяйка шумно передохнула, потом, приказав: «Вымой ноги, пока я вернусь», вышла. Воротившись, швырнула мальчику белый халат, поварской колпак, пару женских чулок и мужские башмаки…

— Обувайся! — крикнула она.

Пишта натянул чулки, сунул ногу в башмак, не спуская глаз с Маришки. Стоя у плиты, она высыпала в кофейник кофе, потом несколько раз помешала ложечкой, осторожно сняла кофейник с газа и украдкой посмотрела на Пишту.

На полу, свалившись набок, лежал мужской башмак с вылезшим из него длинным вьющимся шнурком.

«Ку-ку! Ку-ку!» — закуковали часы на стене.

— Десять часов! — воскликнула г-жа Селеши. — Живей! А ты чего глаза пялишь на него?.. О чем болтали? Думаешь, не слыхала? Я тебе такую любовь покажу, что своих не узнаешь! У-у, потаскушка! И стыда нет?

Пишта потянулся за вторым башмаком. Схватил его, скрипнул зубами и подумал, что вот сейчас возьмет да и разобьет каблуком голову хозяйке. Но, взглянув на Маришку, увидел у нее в глазах такой страх и мольбу, что передумал: «Ладно». Оба башмака уже зашнурованы. Пишта встал. Глянул на ноги. Башмаки были смехотворно велики. Такой же примерно длины, как его ноги от ступни до колен. Увидела это и г-жа Селеши.

— Снимай! — завопила она, словно это он был виноват, что башмаки так идиотски велики. Хозяйка направилась в комнату.

— Она назвала тебя потаскушкой. — Пишта лязгнул зубами.

Маришка приложила палец к губам.

— Молчи, — шепнула она. — Не перечь ей, ведь расхлебывать-то мне!

Г-жа Селеши вернулась, испытующе поглядела на них оловянными глазами: не сказали ли чего дурного о ней? В руках она держала дамские ботинки на высоких каблуках.

— Эти надень!

И ботинки, кувыркаясь, подкатились к ногам мальчика.

Обувшись, Пишта оказался выше г-жи Селеши. Он надел и поварской халат и стал похож в нем на побеленную стройную дымовую трубу с белокурым дымком волос на голове. Хозяйка напялила на голову мальчика поварской колпак, подергала вылезшие из-под него светлые пряди волос и так немилосердно стала их запихивать под колпак, что расцарапала Пиште лоб, Пишта даже сморщился от боли. А г-жа Селеши затрещала:

— Когда ты был у парикмахера? Вшей у тебя нет?

И пошла рассказывать разные истории о том, какие скверные бывают дети. Например, на соседней улице «какой-то чумазый уличный мальчишка» забрался в чужую квартиру, украл колбасу, окорок и даже сервиз разбил, а на другой улице «такой же босоногий сорванец» поджег чердак, и погибло все шелковое белье домовладелицы; а один «маленький негодяй с окраины» три года назад вылил на голову г-же Селеши помои; а в прошлом году «другой десятилетний сорванец», но уж «сущий бандит», ткнулся, точно козленок, в живот г-жи Селеши, да еще перед самым кино…