Мартовские дни (СИ)

Как он добрался до опочивальни — Пересвет, убей бог, не помнил. Ему достало сметливости не тревожить спящего Ёширо и завалиться дрыхнуть на низкой кушетке в углу. Их с супругом общая большая кровать под складчатым балдахином вопиюще пустовала и была аккуратно застлана расшитыми покрывалами. Стал-быть, Кириамэ наткнулся с утра на бездыханную тушку, фыркнул презрительно и удалился. Чтоб не осквернять возвышенный взор созерцанием похмельных мучений благоверного. Ну и правильно сделал, наверное. Страдать под укоризненным взором нихонского принца было бы еще гаже.

Опасливо, бочком-бочком крадясь вдоль стеночки, отважились вернуться воспоминания. Кто-то подлый и коварный с целью злого умысла подменил опустевшие кувшины полными. Гардиано ударился в воспоминания о своей ненаглядной Лючиане, и они взахлеб заспорили о женщинах. Придя в итоге к неутешительному выводу: слабый пол совершенно напрасно именуется слабым, и доверять им не стоит. Выпили за женщин, потому как с ними беда, и без них никак.

Царевич повел скорбную повесть, как они с Ёжиком после свадьбы почти год ходили вокруг да около. Пытаясь оставаться друзьями, не решаясь толком объясниться и вконец запутавшись в паутине собственных чувств. Выпили за крепость сердец и стойкость в тяготах, закаляющих характер благородного мужа.

Малость оттаявший Гай затеял читать стихиры-сатиры на оставшихся в далеком Ромусе друзей и подружек. Когда до изрядно затуманенного вином рассудка царевича дошло, в чем кроется едкая соль глумливых виршей, он начал безостановочно хохотать — до рези в животе, сполохов радужных искр перед глазами и судорожной икоты. На молодецкий конский ржач в дверь сунулся перепуганный челядинец — и торопливо убрался, получив от ромея в лоб метко запущенным моченым яблочком.

Еще Пересвету смутно помнилось, как он убеждал Гардиано не быть букой и остаться навсегда жить в царском тереме. Мол, тут он может сколько угодно складывать свои вирши — и чтоб таких вот, забавных, побольше!

Выпили за друзей и за то, что держит нас в этом мире — чувство юмора и долги. Выпили за тех, кто не с нами, и за здравие родителей. Выпили за непредсказуемость судьбы. Отдельно выпили за процветание Тридевятого царства, Нихонии и Ромуса. Ну, и Кадай заодно помянули. Пожелав, чтобы все миллионы узкоглазых и черноволосых кадайцев совокупно и розно были счастливы. В особенности принцесса Лю-Ай, пускай она и язва редкостная. Тут царевича окончательно развезло, и в сердце немедля вспыхнули жарким пламенем юношеские грезы о гибких синеоких чаровницах с черными локонами…

Подвывая в скорби, Пересвет ткнулся пылающим лицом в капающее ледяной водичкой полотенце. Воистину, что у трезвого на уме, у пьяного на языке. От безудержного веселья его швырнуло в омут печали. Захлёбываясь горячечными словами, царевич начал жаловаться на свою извечную душевную боль, Кириамэ. Как встретил давнюю мечту наяву. О том, как сердечно привязался к нихонскому принцу, но все едино не выучился толком понимать — о чем он думает, чего желает. Ёширо наверняка дико скучает в их медвежьей глуши, но податься принцу больше некуда — ни в Нихонии, ни в Кадае его не ждут с распростертыми объятиями. Брак еще этот… Скоро третий год минет, в царских палатах и среди горожан все громче шепчутся, сколь это негоже. Над таинством надсмеялись, святых отцов обманули, парня в платье обрядили да девкой выставили. Никто в Столь-граде не верит в байку о приблудной царевой дочери Пересветлане, обвенчанной с нихонцем и преставившейся спустя год супружества по слабости здоровья. Все знают, царь-батюшка — муж верный и преданный, жене своей со смазливыми ключницами никогда не изменял. Стало быть, и Пересветланы никакой не было и быть не могло. Ну и как прикажете со всем этим жить? Кириамэ виду не подает и слова лишнего не говорит, но ясно же — переживает…

За излияниями и возлияниями захмелевший Пересвет сам не заметил, как подвигался все ближе и ближе к собеседнику. Пока не приметил, как мерцающе дрожат в темных глазах крохотные отражения свечей — и невесть зачем потянулся навстречу. Завороженный таинственной бездной, непреодолимо влекущей к себе.

Гай встал и молча вытолкал его взашей из комнаты. Точно. Просто-напросто выбросил царевича в коридор, как напрудившего лужицу щенка, и захлопнул дверь. Еще и засов со скрежетом задвинул.

Божечки, стыдоба-то какая. Не повезло отцу-матери с младшими отпрысками. Что ни сделают, все ни в строку.