Мартовские дни (СИ)

— Люди из сыскного приказа взялись опрашивать всех, кто находился ночью и ранним утром подле склада с товарами, где убили ёрики Осмомысла и княжича Радомира, — раздумчиво сказал Ёширо. — Есть малая надежда найти свидетелей. Пожалуй, я схожу и узнаю, как у них дела. Гардиано, пойдешь со мной.

— Валяйте-валяйте, попутного вам ветра и удачи, — с готовностью подхватил царевич. — Дайте человеку вздремнуть после долгой дороги! Ну хоть до полудня, а?

— Я не… — ромей сделал шаг и болезненно скривился, прикусив губу. — Мне бы того… малость тишины и покоя до вечера.

— Это не просьба, — вежливо, но непререкаемо уточнил Ёширо, поднимаясь в шелесте шелковых складок и оправляя длинные рукава косодэ. — У Пересвета хотя бы сыщется достойное оправдание своей усталости, а у тебя что?

Гай вытаращился, открыл рот… и сомкнул губы, не сыскав достойных возражений. Или опешив невозмутимой манерой нихонского принца походя распоряжаться жизнями окружающих. Ёширо величественно поплыл к двери, намереваясь заодно прихватить книжицу в синем переплете.

Не успел. В кои веки царевич оказался проворнее, пришлепнув книгу широкой дланью.

— Позволь, это мое, — мягко запротестовал Кириамэ.

— Не-а, — позволил себе малость злорадства Пересвет. — Покуда я отбивал задницу о седло и выслушивал излияния оскорбленной колдуницы, вы тут занимались невесть какими непотребствами. Это — моя законная вира за все мучения. Прочитаю и отдам.

Он сунулся в начало книги, узрев острые латинянские буквицы и плавно бегущие понизу иероглифы. В точности, как в навеянной марой грезе об объятых огнем страницах.

— Вы что, опять что-то вместе написали? — подивился царевич. — А перевели хоть?

— Почему ты говоришь «опять»? — недоуменно свел тонкие брови Ёширо. — Мы ничего не слагали вместе. И вряд ли когда-нибудь сложим.

— Ага, как же, — Пересвет дернулся встать, но мудро решил, что лучше еще немного посидеть. Лавка такая твердая, такая надежная. — Кто-нибудь, слазайте вон в тот шкафец. Верхняя полка, промеж книгами заложено.

— Вирши мои, переложение не моё, — заявил Гардиано, бросив взгляд на тонкий листок, коварно похищенный Пересветом из беседки на озере. Заинтересовался, поднес ближе. — Надо же, а превесьма недурно. Умудриться втиснуть в строчку слово «трехтысячелетний», это всякий сможет. Эссиро, твоих рук дело?

— Не-а. Моих, — с накатившей невесть откуда удушливой волной смущения вымолвил царевич.

Листком завладел Кириамэ. Прочел, бесстрастно прикрыл очи ресницами, едва заметно улыбнулся самым уголком тонко вычерченных губ — то ли виршам, то ли своим мыслям.

— Ты ж вроде не разумеешь по-латинянски, — недоверчиво прищурился ромей.

— Ага. Мне это… обсказали внутренний смысл, а дальше я уж сам.

— Ухватил с подстрочника? Да ты, как погляжу, просто кладезь неведомых талантов, — Пересвет никогда не мог в точности определить, посмеивается над ним Гардиано или говорит серьезно. Впрочем, у ромея любое слово звучало потаенной издевкой над собеседником. — А что начертано иероглифами?

— Ничего, я всего лишь испытывал тонкость кисти, — мгновенно подобрался Ёширо.

Пересвет и Гай переглянулись, внезапно ощутив себя союзниками и собратьями по оружию.

— Зря в корень, чую лжу неправдивую! — высокопарно провозгласил царевич. — Даже моего скудного умишка хватает, чтобы понять — никакие не пустые росчерки, а слова. Вот это означает «исписанная страница». А вот это — «остановиться». Ёжик, ну будь человеком, переведи! С ума ведь сойти, до чего любопытственно!

— Преждерожденный не достиг надлежащего умения перекладывать с нихонского на язык русичей, — уклонился Кириамэ.

— Обмен, — мгновенно предложил Гардиано. Коснулся пальцами губ и незнакомым царевичу мягким голосом, с завораживающим разум легким запинанием выговорил: — Юне. Дуо. Трес.

Ледяная маска спокойствия Ёширо на миг дала трещину. В непонятных Пересвету словах таились отголоски минувшей ночи, секрет, принадлежавший только этим двоим. Порог, за который ему не шагнуть, дверь, от которой ему не вручили златого ключа. Три коротких словечка, вынудивших обычно несговорчивого нихонского принца пойти на попятный и суливших взамен горсти слов некую дорогую награду.

Кириамэ чуть повел плечом. С преувеличенным вниманием глядя на желтоватый листок с черными буквицами, отрывисто и колко произнес, как выстрелил в недосягаемую цель из тугого лука:

— Скрипи, перо. Лети, строка. Продлись, мгновенье.

— Аххх, — свистяще выдохнул сквозь зубы Гай. Долгий, оглушающий удар сердца Пересвет видел, как ромей улыбается — не узким насмешливым ртом, но просиявшими от глубинного, сердечного восторга глазищами, темными и влекущим как омут — и твердо решил, что когда-нибудь точно прибьет чуженина. Своеручно утопит в Молочной реке. Или из кожи вон вылезет, лишь бы сызнова поймать эту улыбку. Чтобы она обжигающе вспыхнула только для него одного… ну ладно, пусть ликующий отсвет упадет и на Ёжика, потому что Кириамэ дозволено все и еще малость сверх того.