Мартовские дни (СИ)

Безголовое тело, пошатываясь, пару ударов сердца стояло на коленях, прежде чем грузно завалилось набок, заливая темной горячей кровью свежеструганные доски. Кириамэ брезгливо отступил на шажок, как кот, не желающий замарать лапы, напряженно огляделся вокруг. Визгливо запричитала женщина и сразу умолкла, словно чья-то пятерня накрепко зажала ей рот. От вида расползающейся липкой лужи Пересвета слегка замутило. Он сглотнул, стискивая кулаки до впившихся в кожу ногтей и приказывая себе держаться. Все закончилось, сейчас они с Ёширо уйдут отсюда. Вернутся в терем, сядут рядом, сомкнувшись плечами и помолчат. Разделенное на двоих молчание порой успокаивает лучше любых проникновенных разговоров…

Что-то тонко, пронзительно свистнуло. Клинок взлетел над головой взвившегося в высоком прыжке и зверски оскалившегося Кириамэ. Выведенное в бритвенную остроту лезвие катаны задело прошившую весенний воздух стрелу с четырехгранным наконечником. Стесав с тисового древка невесомо опавший на помост полупрозрачный завиток стружки, но не сбив с предначертанного пути.

Окончившегося чуть выше кромки стоячего ожерелья из черевчатого бархата, унизанного речным жемчугом и видневшегося в разрезе станового кафтана. Малинового с золотым позументом, что государь Берендей Иванович нашивал по особо торжественным событиям. Нынче утром он вкупе с супругой рассудил, что нынешнюю казнь, первую за столько лет его мирного сидения на троне, тоже можно счесть таковым.

Правитель Тридевятого царства неловко откинулся назад. Боярин Савва торопливо выставил руки, но пальцы беспомощно скользнули по атласу и пушистому собольему меху. Пересвет услышал глухой костяной стук, когда голова его упавшего навзничь отца ударилась о помост — и рассудок царевича словно бы рассекло безжалостным клинком надвое. В омертвелом равнодушии одна часть разума созерцала мучения другой, заходящейся от нежданной боли. Но именно та, заледеневшая, отстранённая часть, железной рукой схватилась за поводья, вынуждая Пересвета действовать.

Кто-то тоненько завизжал. Кто-то заревел — низко, растерянно, как мычит оглушенный тяжким молотом, но живой и недоумевающий бык. Торжище тяжеловесно качнулось из стороны в стороны, первые ряды заметались вперед и назад, натыкаясь на сомкнутые бердыши и копья дружинников, отхлынули, как морские воды при отливе. Весть-злосчастье закружилась над головами, захлопала черными крыльями, из-под которых сыпались пепел да зола, заголосила на сотни и тысячи голосов.

Испуганные горожане метались промеж заборов и высоких стен Крома, не понимая, куда бежать и против кого ополчаться. Кто посмышленей, торопился унести прочь ноги и увести родных, пока не смели и не затоптали. Другие невесть за какой надобностью рвались к лобному месту. Бояре сбились в галдящую кучку над поверженным Берендеем, загородив его полами разлетающихся шуб и кафтанов.

Кириамэ исчез. Только что стоял на краю помоста, в трех шагах, руку протянуть — и вот принца уже нет. Сгинул, как не бывало.

Не думай о Ёширо, — назойливо и свирепо колотилось внутри головы. Ёширо в силах сам позаботиться о себе. Стрела, это была лучная стрела. Выпущенная стрела летит по прямой. Ты видел, как она поразила цель. Где же затаился лучник?

Медленно поворачивая голову, царевич мысленно вычертил путь роковой стрелы, представший ему подобием борозды цвета воспалённой раны. Стрела была нацелена сверху вниз и метко выпущена с изрядной возвышенности.

Подходящих мест сыскалось три. Нарядная башенка-голубятня над боярскими хоромами. Взлетевшая на пять пролетов, но еще не выведенная под шатер кровли звонница строящейся церкви, что приткнулась неподалеку от спуска к мосту через Молочную в заречную часть города. Квадратная сторожевая башня, из коей дозорные ярыжки высматривали, не заполыхал ли где пожар…

— Пересвет! — лихой разбойничий посвист в два пальца резанул уши. — Братец, я здесь!

Сморгнув, Пересвет удостоверился, что глаза ему не лгут, сознавая, что мало-помалу утрачивает дар удивляться. Лихо прорвав кольцо дружинных, рядом с помостом гарцевала Войслава. Одетая в мужской кафтан, с мечом на бедре. Верхом на взнузданном, оседланном и злом как степной демон Буркее, готовом залягать до смерти любого, кто ненароком сунется под копыта. Темно-рыжий жеребец вертелся на месте, озлобленно щелкая клыками, и Войслава при всей ее ловкости едва-едва удерживалась в седле.

— Да прыгай же! — проорала она, рывком осаживая дитя Арыси, бешеное от запаха крови и множества бесцельно мечущихся вокруг людей, и вынуждая коня задом пятиться к краю помоста. — Давай сигай, не стой столбом!