Мартовские дни (СИ)

— Про нее речь и ведем. А! Твою кавалерию! Василиса — то не имя, то титулование. Некогда она взяла в мужья правителя Царь-града, басилея имени уж не упомню за давностью лет. То ли Констанс Любострастный, то ли Юлианий Бесштанный. Он — басилей или базилевс по-эллински, жена его — базилисса. Базилисса Елена, прозвищем Премудрая. Из тех, которых не отец-мать на свет породили, но сама природа улыбнулась и выдохнула на свет чудо чудное, диво дивное. Змей Горыныч поднялся в небо из пламени взорвавшейся огненной горы и скорби тысяч погибших, а Елена вышла из радуги и солнечного сияния. Вразумевши?

— Ага, — бормотнул ошарашенный царевич. — А как же.

Яблочко описало бессчетный круг по блюдечку. Изображение помутилось, словно в родниковой водице взбаламутилась болотная грязь, но голос Яги доносился по-прежнему отчетливо:

— Ей любая магия была подвластна — хоть белая, хоть черная, хоть серая. Само время текло мимо нее, опасаясь задеть. Кем Елена желала, тем и оборачивалась. Лягухой или кобылицей, красной девицей, белой лебедью али разъяренной медведицей. Она никогда не думала помирать. Такие не помирают. Живут вечно — горой, полуденной молнией али бурной рекою.

Померещилось, или в скрипучем голосе старой вещуньи притаилась тщательно укрытая зависть?

— А Ивана, пра-пра-прадеда твоего, она впрямь сильно любила. Как ему пришло время помирать, Елена бросила вызов самой Безносой. Такое сражение гремело, всю прежнюю столицу с землей сравняли, пришлось новую строить. Но Елена проиграла, облеклась в скорбь и рекла, что навсегда уходит от людей. Мол, не хочет опять привязаться к кому-нибудь и остаться с разбитым сердцем. Вживую я видела ее лет сто тому, как подле Гром-камней мировая ткань истончилась от ветхости и лопнула, а с Изнанки полезло к нам… всякое-разное, о чем юнцам навроде вас знать не надобно. Елену Премудрую и выкликать не занадобилось. Сама примчалась. На колеснице, запряженной крылатыми змеями, с колдовским жезлом наперевес, что твоя Афина-Паллада. После боя я отваги набралась, посунулась к ней. Как, мол, пресветлая сударыня Елена, поживаете, да в каких краях? Она в ответ только улыбнулась, грустно так, и говорит: я, Рогнедушка, на Буяне-острове дом себе возвела. Заглядывай в гости, коли доведется рядом бывать. Но я так и не сподобилась за делами-хлопотами, а вот богатыри да добры молодцы всякие к ней шастали. Кто — женихаться по глупости, кто — за советом мудрым. Какие живьем возвернулись и много хорошего сделали, других больше в мире не видели.

— И как туда добраться? — недрогнувшей рукой извлек из пестрого вороха второстепенного главное и истинное Кириамэ.

— А-а, э-э… — Яга закатила глаза под набрякшие веки, припоминая дорогу, и забормотала: — Как же она говорила… Значитца, так. Вниз по Молочной реке до Уссольского волока к реке Порубежной. Вверх по Порубежной до Плещеева озера. В Плещеево озеро впадает великая река Березина. Скакать вдоль нее три дня и три ночи, пока не достигнешь берегов Синь-озера. Там и сыщется Буян-остров, но подойти к нему непросто. Воды расступаются, открывая малую тропку, когда луна высоко в небе. В безлунные же ночи вовсе туда хода нет. На острове стоит древняя крепость, в той крепостце Елена и обустроилась. Скажите ей, что… — изображение подернулось частой рябью, голос Бабы-Яги то пронзительно взвизгивал, то обращался в неразборчивый звериный рев.

Не выдержав, Пересвет двумя пальцами ухватил золотое яблочко за короткий черенок. Колдовское оконце сгинуло, блюдце стало обычным фарфоровым блюдцем, расписанным синей краской и облитым блестящей глазурью.

— Буян-остров, — в задумчивости повторил Ёширо. — До которого скакать три дня и три ночи. Если я правильно улавливаю смысл ваших словесных образов, это означает — добираться туда не менее седмицы и не более луны. Там живет могущественная колдунья, которая может помочь советом… а может и не помочь. В зависимости от настроения и того, какой ветер пролетит над ее домом с утра.

— Зато она — Царевна-Лягушка и моя пра-пра-прабабушка, — опасливо восхитился царевич, возвращая золотое яблоко в ларец. — Раскрасавица, должно быть.

— Лягушкин внучок, — не упустил случая съехидничать Кириамэ. — Ква-ква.

— Кто бы говорил, да только не тот, кто доброй волей пустил себе в душу на постой волчьего демона, — отпарировал Пересвет. — Как хвост, не чешется, промеж ног не путается? Блохи не заели? А то можно за чесучим порошком послать, и заодно свежую косточку с кухни принести. Бараний мосол, жирный такой, вкусный, чтоб внутренний волчок не оголодал.

Нихонский принц изобразил оскорбленное достоинство, удалившись в постель и задернув за собой плотные шторы. Пересвет еще посидел малость, слипающимися газами таращась, как угасает, капая воском, свеча на столе, и тоже побрел спать.

Никаких снов царевичу не привиделось. Ни вещих, ни срамных, ни самых обыкновенных. Только темнота и в ней — отдаленно мерцающая приветным светом одинокая звездочка. До которой хоть сто лет скачи, все едино не доскачешь.

Глава 9. Одолжение