Мартовские дни (СИ)

— Гм. Потому что Радойца — парень влюбчивый, а эту женщину посещал всего разок-другой в месяц. Но не бросал, встречался с ней по разным городам Тридевятого царства — видно, когда муженек отправлялся по делам, брал супругу с собой. А она уже отправляла княжичу весточки, где и когда ее проведать. По словам слуги, Радомир никогда не заговаривал о том, чтобы выкрасть красавицу и соглашался видеться на ее условиях. Как ни сильно она была ему по сердцу, а встречи их долго не затягивались. Вечером княжич уходил, утром возвращался. Теперь он шатается где-то уже третий день. Слуги ждали-ждали, да не выдержали. Пусть, мол, гневается, лишь бы целехонек остался.

— Я так понимаю, слугам неведомо, где назначено свидание? — смекнул царевич. — Иначе они сами давно сбегали бы да проверили, не мешкает ли княжич у подружки на перине.

— Воистину так, — подтвердил сыскной. — Счастье будет, если Радойца сам объявится. А если нет? Боярин Осмомысл велел розыск учинить по-тихому. Пошарим по богатым постоялым дворам, вдруг кто из хозяев али прислуги чего приметил.

— Радомир и его подруга могли выбрать местом встречи дом какого-нибудь общего знакомого, согласного закрыть глаза на их… шалости, — указал Гардиано.

— А то мы не смекаем. Но надо ж с чего-то начинать. Чай, не кутенок подзаборный пропал. Боярин сказал, пусть царевичу тоже будет ведомо. Нихонскому принцу сказывать?

— Сам расскажу, — хмуро обещал Пересвет. — Поклон от нас передавай.

— Оно конечно, — Щур упятился в полутьму коридора. Царевичу захотелось выругаться, да покрепче, а ромей немелодично присвистнул сквозь зубы:

— Нас обгоняют без всякой жалости… Мне нужно крепко поразмыслить. Одному.

— Ну, мысли. Да пошустрее, покуда этот душегуб, пропади он пропадом, весь град под корень не извел. И чтоб никакого буйства!

— Я помню, — серьезно кивнул Гардиано. — И никакой выпивки.

Выйдя от Гардиано, царевич решительным шагом направился в восходное крыло обширного, путано выстроенного царского терема — туда, где обитала матушка Василиса Никитишна с приближенными боярынями, и Войслава со своей коллекцией оружия. Проскочив мимо сестрицыных покоев, Пересвет настойчиво застучался в следующую дверь, белую в тонком листвяном золочении.

— Жасмин! Жасмин Хановна, ты извини, что на ночь глядя… Ага, и тут. Это хорошо, ты мне тоже позарез надобен. От Осмомысла гонец прибегал. Вроде как еще один человек сгинул невесть куда. Да не простой горожанин, а княжич Радомир с Карпашских гор. Его батюшка Влад нам сосед и порой союзник.

Шеморханка и гостевавший у воительницы-телохранительницы Кириамэ оборвали свою пугающую забаву, перекидываться четырьмя ножами разом, и вопросительно обернулись к Пересвету.

— Княжич навещал тайную полюбовницу, вроде бы замужнюю. Ушел и третий день не возвращается, — изложил царевич. — Слуги говорят, прежде их свидания так не затягивались. Где проходила встреча, они не знают. Может, Радойца загостился у подружки или сбежал с нею. Может, ревнивый муж выследил охальника и утопил в проруби — или напротив, княжич прикончил муженька и затаился. А может, случилось то, о чем мы все думаем, но не говорим вслух. Жасмин, вот молви, как на духу: Джанко-ромалы брешет насчет того, что у него в табуне имеется некий чудо-конь, или чистую правду говорит?

Жасмин в растерянности хлопнула длиннющими насурьмлёнными ресницами:

— Врать не стану, ничего похожего на чудо-коня не видывала. Но в таборе перешептывались о том, что Джанко и Айша зимой выхаживали от хвори какого-то скакуна.

— Согласится Джанко одолжить это диво дивное на пару дней? — не отставал царевич.

— Могу я узнать, куда ты собрался? — нехорошо прищурился Ёширо.

— На остров Буян. Испытываю, понимаешь, непреодолимое желание повидать старенькую пра-пра-прабабушку. Туда и обратно. Вы двое, шустро собирайтесь. Прокатимся до табора.

— Откуда у тебя вдруг отыскалась прабабушка, да еще на каком-то дальнем острове? — не поняла Шеморханка, с помощью Кириамэ торопливо влезая в рукава лисьего полушубка и укутываясь расписной шалью в пунцовых розанах.

— Дорогой расскажу, — обещал Пересвет. Но не выдержал, начав пересказывать занимательную беседу с бабой-Ягой еще в конюшнях, пока для царевича и его спутников седлали лошадей, и завершив рассказ на пустынных по вечернему времени улицах стольного града.