Маруся Климова

Ленин – это, можно сказать, вечно. Ленина можно сколько угодно ниспровергать

или же, наоборот, возносить до небес – суть от этого нисколько не изменится.

Этот факт уже проверен временем. В общем, Маяковскому удалось так

извратиться, как, думаю, в обозримом будущем не удастся уже никому. Поэтому

авторитет Маяковского в литературе непререкаем, и для меня в том числе. Но

ведь это было далеко не так просто, для этого надо обладать абсолютным

эстетическим чутьем, чтобы не упустить свой исторический шанс. Для этого

надо таким родиться – одного укола медной булавки тут явно недостаточно. А

Маяковский еще так удачно поставил «точку пули в конце»: Юкио Мисима со

своим харакири отстал от него лет этак на тысячу…

Глава 24

Нечеловеческое сияние

Иногда я с некоторой грустью думаю о судьбе своей книги, которую я так

мучительно и долго пишу. Где, на какой полке в магазине она будет лежать?

Рядом с романами ее не положишь -- какой это роман! А сейчас романы -- это

самый ходовой жанр, но, увы… И среди литературоведческих книг я ее себе не

106

представляю: студентам ее вряд ли посоветуют, да и литературоведы могут

запротестовать. Что еще тут такое к ним подложили, к их фундаментальным

исследованиям в области гуманитарных знаний?! В общем, с этой своей книгой я

рискую сесть между двух стульев. А в результате магазины ее откажутся брать, во всяком случае, большие – в маленьких все книги сваливают в одну кучу, так

что туда она, возможно, и попадет… Но кто эти маленькие магазины посещает?

Точнее даже, не кто, а сколько: сколько покупателей там бывает за день?

Считанные единицы! Как ни зайдешь в такой магазинчик, там, как правило, ни

души. Пусто! Только парочка продавщиц уныло трутся около своих прилавков, изнывая от тоски. А в Доме книги на Невском, например, всегда целые толпы

покупателей. Такое впечатление, что все, кто приезжает в Петербург на

Московский вокзал, сразу же кидаются в этот магазин, чтобы удовлетворить

свои духовные потребности, и сметают буквально все. Однако в крупных

магазинах, как я уже сказала, все разложено строго по полочкам… В общем,

«Моя история русской литературы» имеет все шансы провалиться… Но не будем

о грустном!

Я, по крайней мере, пишу не стихи, а прозу, и то хорошо! Хотя бы на это у

меня ума хватило! Сейчас, по-моему, если человек увидит на странице слова, расположенные в столбик, то он непременно должен от такой книги отскочить в

сторону, как от чумы. Что бы там ни говорили, но поэзия – это совсем мертвый

жанр, и не просто мертвый, а основательно разложившийся… У

литературоведов, возможно, уже и выработался определенный иммунитет на

мертвечину, как у паталогоанатомов, а у обычного человека на трупный запах

реакция самая тривиальная и естественная – отвращение. Порой из вежливости и

хочется сдержать свои чувства, но сделать это очень сложно: так и подмывает

пойти блевать или же хотя бы просто выйти на свежий воздух… Это чувство, по-

моему, очень хорошо схвачено во многих современных триллерах, которые мне

довелось видеть. Главным образом, в сценах, когда на место преступления

прибывает какой-нибудь начинающий молодой полицейский. Как правило, этот

полицейский, полный жизненных сил, бодро посвистывая, входит в комнату, где

уже работают криминалисты, а на смятой постели лежит расчлененный труп. Тут

с ним и приключается приступ тошноты, и он поспешно убегает в ванную или же

туалет. По возвращении же он обычно натыкается на насмешливый взгляд какой-

нибудь искушенной дамы-судмедэксперта, своей тайной пассии, и не знает, куда

деться от стыда… Вообще-то, в триллерах часто показывают очень много всякой

чуши -- обычно этой чуши там ничуть не меньше, чем в русской классической

литературе, например, а может быть, даже и больше, -- но некоторые жизненные

моменты там все-таки схвачены довольно верно.

Однако это вовсе не значит, что вся литература теперь окончательно умерла, нет -- просто умерли ее отдельные жанры, вроде поэзии… Возьмите, к примеру, дерево: отдельные ветви на нем засыхают, а само дерево или ствол еще

продолжает расти и развиваться. Нечто подобное, на мой взгляд, происходит

сейчас и с литературой… Хотя, наверное, не стоит прибегать к столь сильным

образам и аналогиям -- можно ведь просто говорить о моральном и физическом

старении. Вот театр, например, просто физически устарел – не выдержал

конкуренции с кино, и все! Больше театр никого не интересует! В данном случае

даже можно было бы сказать: «Театр умер!» -- пожалуй, это не было бы большим

преувеличением. То, что актерским труппам еще удается арендовать огромные

залы и особняки, которые давно могли бы быть отданы под банки, например, –

это, по-моему, один из величайших парадоксов нашего времени. И самое