Читаем Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология полностью

В минуту жизни труднуюНе знаю, что сказать?Но хочется украдкоюТебя поцеловать.Пусть вечно жизнь тебя ласкает,Как мать любимое дитя,Пусть сердце горести не знает,Не унывай, живи шутя.Пусть жизнь твоя течет счастливо,Усыпана в фиалках, в розовых цветах,Пусть вечно в сердце живет с тобоюНадежда, Вера и Любовь.


1925 года, 4 июня.

Вот сегодня уже неделя, как я в отпуску с фабрики. Еще одну неделю осталось мне пользоваться, и что же я сделала в этот отпуск? Да решительно ничего. Только сплю, жру, да — у. Ну, а сейчас иду гулять к Жене Наседкину. Если я сегодня с ним помирюсь, то буду посещать свой дневник ежедневно, даю обещание, а если нет, то раз в год, да и то по обещанию…

Был у меня знакомый по всей моей дружбе — Коля Ложкин. Работал он на фабрике «Текстильщик», а сегодня ему дали расчет. О, бедный Коля, какой ты несчастный.

6 июня.

Сегодня мы с Динкой ходили на фабрику, но получки мне не дали, потому что я в отпуску. Ну, мы пошли с Динкой в ячейку. Я сказала: «Дина, ты на меня не сердись, я больше не могу так быть с тобой, как ты хочешь, а пойдем лучше я тебе покажу, у нас при ячейке есть какой прекрасный уголок Ильича». Пришли, ей понравился уголок В. И. Ленина. Я говорю: «Динка, давай в память нашей дружбы мы себе устроим хороший уголок Ильича, купим красной материи, и здесь кое-что спупырим». Она засмеялась и говорит: «Пупырь». Не долго думая, я сняла с буфета головку Ильича и спупырила под вязаную кофту — и прощай, Макар, ножки озябли.

Вот, значит, я, Александра Петровна Голубева, спупырила сегодня Владимира Ильича Ленина, значит, все-таки я не воровка, если я не знала, что значит «пупырить». Во всем виновата Динка, я спупырила через нее, научила она меня.

8 июня 1925 года.

Вот только что я пришла из милиции, и что же? Что я за девчонка, когда у меня все-все пропало ни за что? Ой, правда, в тюрьмах сидят много виновных, но больше половины невиновных. За что же спрашивается пропала я? За то, что я надела третьего дня к маме Динкино платье, и ее колечко, а она по злобе на меня донесла? О, если мне сегодня удастся то, что я задумала — (курсив дневника), то завтра же я пойду к Жене Наседкину. Зачем я повстречалась с Женей, мне только с ним теперь не хочется расстаться. Ну, да ладно. Я теперь противна всему свету. Заканчиваю писать в половине одиннадцатого.

Александра Петровна Голубева.

* * *


Быстро катятся все дни нашей жизни,Принося нам страданье и боль,А в душе моей нет укоризны,Не подскажет нам многое боль.Припев.Пей, Ольга, пей — сила вся в деньгах,Теперь стыд и позор мы должны позабыть,Чтобы беззаботно прожить!Продает меня мать поневоле,Что ни день, она гостя ведет,Сердце щемит мучительно больно,А она, утешая, поет:Припев.Полюбила я Женю студента,Он один лишь хотел меня спасть,Хотел меня вырвать на волю,Но он денег совсем не имел.Припев.Раз он крикнул мне: пей, проститутка!Я от ужаса вся замерла,Сердце сжалось мучительно больно,А он мне, утешая, запел:Пей, пей, Ольга, ты проститутка теперь,Ты проститутка и ею уж будь!Пей — проститутки все пьют!


Тайна

12 июня 1925 года.

Вчера, 12 июня, мы ходили в клуб молодых ленинцев на занятия: я, Женя, Люба. 12 июня я приобрела себе??????????

Вот сегодня 13 июня. Оно лежит в одном месте. Не знаю, если улежит эта вещь, то, может быть, я наберусь храбрости и без причины? О, как не хочется жить! Мне только 17 лет, а жизнь уже опостылела с 15 лет. Я могла бы и сейчас, но сегодня нужно сообщить Жене. Что скажет он относительно всего? Он тоже как-то со мной думал на паях, у нас дело тогда отложилось из-за отсутствия???? Но теперь из-за причин. О, если бы с ним, я бы ни минуты не ждала бы. Как раз там «пара!». Сначала бы меня, а потом он сам. Вот бы хорошо! Остаюсь ненамеренная жизни Александра Петровна Голубева, 17 лет.

* * *


Ваши пальцы пахнут ладаном,А в ресницах спит печаль,Ничего теперь не надо мне,Никого мне больше не жаль.


Перейти на страницу:

Все книги серии Весь Быков

Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология
Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология

Сексуальная революция считается следствием социальной: раскрепощение приводит к новым формам семьи, к небывалой простоте нравов… Эта книга доказывает, что всё обстоит ровно наоборот. Проза, поэзия и драматургия двадцатых — естественное продолжение русского Серебряного века с его пряным эротизмом и манией самоубийства, расцветающими обычно в эпоху реакции. Русская сексуальная революция была следствием отчаяния, результатом глобального разочарования в большевистском перевороте. Литература нэпа с ее удивительным сочетанием искренности, безвкусицы и непредставимой в СССР откровенности осталась уникальным памятником этой абсурдной и экзотической эпохи (Дмитрий Быков).В сборник вошли проза, стихи, пьесы Владимира Маяковского, Андрея Платонова, Алексея Толстого, Евгения Замятина, Николая Заболоцкого, Пантелеймона Романова, Леонида Добычина, Сергея Третьякова, а также произведения двадцатых годов, которые переиздаются впервые и давно стали библиографической редкостью.

Дмитрий Львович Быков , Коллектив авторов

Классическая проза ХX века

Похожие книги

Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха
Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха

Вторая часть воспоминаний Тамары Петкевич «Жизнь – сапожок непарный» вышла под заголовком «На фоне звёзд и страха» и стала продолжением первой книги. Повествование охватывает годы после освобождения из лагеря. Всё, что осталось недоговорено: недописанные судьбы, незаконченные портреты, оборванные нити человеческих отношений, – получило своё завершение. Желанная свобода, которая грезилась в лагерном бараке, вернула право на нормальное существование и стала началом новой жизни, но не избавила ни от страшных призраков прошлого, ни от боли из-за невозможности вернуть то, что навсегда было отнято неволей. Книга увидела свет в 2008 году, спустя пятнадцать лет после публикации первой части, и выдержала ряд переизданий, была переведена на немецкий язык. По мотивам книги в Санкт-Петербурге был поставлен спектакль, Тамара Петкевич стала лауреатом нескольких литературных премий: «Крутая лестница», «Петрополь», премии Гоголя. Прочитав книгу, Татьяна Гердт сказала: «Я человек очень счастливый, мне Господь посылал всё время замечательных людей. Но потрясений человеческих у меня было в жизни два: Твардовский и Тамара Петкевич. Это не лагерная литература. Это литература русская. Это то, что даёт силы жить».В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Тамара Владиславовна Петкевич

Классическая проза ХX века