Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология

Рябьев (настойчиво). Я спрашиваю словами твоего инженера: что значит любить? Возможно, что тебе, члену партии, захотелось полакомиться для разнообразия красивым беспартийным спецом… Девятым в твоем активе. (Подходит к краю площадки — к мосткам, ведущим на трибуну.) Сообщи нам, товарищ Тарпова.

Тарпова (дрожа от возмущения, подбегает к краю трибуны — к мосткам, ведущим на площадку). Ты, даже ты оскорбляешь меня. Ты считаешь себя вправе… Товарищ Рябьев, а разреши и мне спросить тебя: любить — это, по-твоему, предложить женщине «в двух словах» вот то самое, что полчаса назад ты предложил мне, на том же самом месте, где ты сейчас стоишь? Да?

Рябьев (смущенно). Не имеет отношения к вопросу, товарищ Тарпова.

Акатов, Молодой партиец, Ногайло переглядываются за спиной Рябьева.

Тарпова. Судить меня ты не имеешь права! За что ты судишь? (К Ногайло, Акатову и Молодому партийцу, стоящим в стороне от Рябьева.) А вы… За что меня судите?… (Зрителям.) А вы?… (Подбегает к краю трибуны, со стороны зрительного зала.) За что вы все судите меня?… За то, что я люблю? Люблю не так, как принято среди вас. Не так, как привыкли вы любить. Но как вы привыкли любить? Вам непонятно самое слово «любовь»! Вы смеетесь и обвиняете в мещанстве, когда слышите его. Для вас оно значит «угробиться», «втрескаться», «полакомиться»… И вы судите меня за то, что я люблю по-другому. Но мне опротивела ваша любовь. Слышите: о-про-ти-ве-ла!..

Акатов (в величайшем недоумении Молодому партийцу). За что ж кроет-то она всех?

Молодой партиец (раздраженно). А черт ее поймет! Вишь, баб мы с тобой не так любим.

Акатов (растерянно). Стыд и срам! Стыд и срам! Стыд и срам! Пойдем-ка от греха подальше.

Оба пятятся с площадки, стараясь уйти незамеченными.

Тарпова (опустив голову). Я знаю… знаю… Вы судите еще за другое… За то, что люблю того, кого нельзя мне любить… не имею права… (С тоской.) Товарищи, неужели вы думаете, что я сама не знаю! Знаю… Я знаю, что нельзя любить его. Но я же люблю… и не могу не любить. Бу-уду… Товарищи, не судите, а помогите… По-мо-ги-те. (Склоняется на перила трибуны и плачет.)

Ногайло (недоуменно-сострадательно). Вот дура маковая.

Рябьев (вполголоса). Оставим. Пусть поплачет.

Спускаются с площадки.

Тарпова (поднимает голову). Володя… подожди…

Рябьев снова поднимается на площадку, ступает на мостки, доходит до середины и выжидательно останавливается. Ногайло, махнув рукой, уходит.

Тарпова (вступает на мостки, на лице слезы). Володя, милый… Разреши… Дай сроку… шесть месяцев…

Рябьев (мягко). Какой тебе срок нужен, товарищ Тарпова? Для чего?

Тарпова (с усилием). Я заставлю его… перемениться. (Заметив удивленное движение Рябьева.) Володя, милый… Меняются же другие… Он тоже… Он непременно… Я заставлю… Непременно. Непременно… Он же любит… Он любит меня…

Рябьев (тоскливо). Вот для чего нужен срок! (Неожиданно.) Ты прости, если оскорбил тебя. Я нечаянно.

Тарпова (почти в восторге). Я уверена. Он удивительный… Такие — редкость… Нам нужны такие.

Рябьев (тоскливо). Если ты ошибаешься… Если он не любит тебя… Если он… просто так.

Тарпова. Любит!.. Любит!.. Я знаю…

Рябьев (молча берет из рук Тарповой конверт, вынимает листки письма и что-то ищет в них; найдя, подает один из листков Тарповой). Я бы советовал получше вдуматься… (показывает в листке) в эту теорию семейной ячейки… Разрешается любить сразу сто женщин, кроме жены…

Тарпова (отталкивая листок). Ничего… Неправда… Он любит меня. Меня одну. Он сам не понимает… Уверяю тебя, он бросит все теории. Я заставлю.

Рябьев (глухо). Если через шесть месяцев не он переменится, а… ты?

Тарпова (в страхе отшатнувшись). Нет! Нет! Могу обещать…

Рябьев (глухо). Если срок твой будет недостаточным?

Тарпова (опустив голову). Тогда ты снова придешь и скажешь мне… «два слова»…