Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология

На трибуне и на площадке темнеет. Сцена (вокзал) ярко освещается. В вестибюле все двигается, шумит, суетится. Грохот приближающегося поезда. Пронзительный свисток паровоза. Через вестибюль к выходу на улицу хлынула волна пассажиров. В толпе пассажиров виден Габрух. В руках — небольшой чемоданчик и портфель. Видно, что он ищет кого-то в толпе, наполняющей вестибюль. Тарпова торопливо вбегает в вестибюль. Она в кожаном пальто и кожаной кепке.

Габрух (завидев Тарпову, радостно, взволнованно подбегает к ней). Встречаете? Спасибо! Спасибо! Я не смел надеяться. Я так много думал о вас в Москве. (Целует руку.)

Тарпова (раздраженным движением вырывая руку). Я ваше письмо получила в пятницу. Но не ответила на него. Оно… поразило меня.

Габрух (тревожно). Мое письмо?

Тарпова (гневно). Оно поразило, потому что… Да, поразило… (Умолкает, не находя слов.)

Габрух (колеблясь). Вы гневаетесь на меня?

Тарпова (гневно). Мне не за что на вас гневаться.

Габрух (как бы вдруг прочитав на лице Тарповой причину гнева, опускает голову). Наталья Ипатовна, полную и совершенную откровенность со своей стороны я считал необходимостью.

Тарпова (с каким-то странным презрением, даже со злобой). Что вы считали… Как вы считали… Кто еще, кроме вас, способен так считать… А понимаете ли вы, что ваше письмо разделило нас?… Навсегда. Навсегда.

Габрух молчит, опустив голову.

Тарпова (презрительным тоном). И вы сами сделали это. Сами. До сих пор я могла только чувствовать, предполагать, какой вы. Но ведь я же могла ошибаться. И я уверила себя, что я ошибаюсь. (Задрожавшим голосом.) А теперь я уже не могу уверить себя. Я уже знаю, какой вы. И вы сами причина этого.

Габрух (покорно). Я желал того, чтобы вы знали. Нужно знать друг о друге все.

Тарпова. Не верю! Не могли желать. (В порыве отчаяния и гнева.) Как можно желать, когда разделяет нас… Вы не смели! Неужели вы не понимаете, что теперь я не могу иметь с вами ничего общего. Вы же чужой! (Озлобляясь.) Вы же белогвардеец! Контрреволюционер! Устряловец! Ваше письмо в ГПУ следует передать. Вам не место у нас на фабрике. Не место в СССР. В Соловки вас нужно… Вот чего вы добились своим письмом! (Другим тоном, гордо выпрямившись.) И как вы вообще посмели мне, члену партии, написать такое письмо?

Габрух (тихо). Именно от вас мне очень горько слышать то, что вы говорите. Я считаю, что все слова и упреки ваши не имеют ни малейшего касания к нашим взаимным чувствам. Мне горько видеть и понимать, что вы находите необходимым чувства свои ставить в зависимость от того, во что я верую и как верую. Зачем это? Разве сами по себе чувства не свободны от всякой зависимости?

Тарпова молчит, опуская голову все ниже и ниже.

Габрух. Не упрекайте меня. Уважая вас, я должен был написать о себе все. Даже сейчас, после ваших слов, я снова и снова сделал бы то же самое.

Тарпова (в отчаянии). Но почему же вы не подумали о самом главном? Теперь мы с вами… навсегда, навсегда… (Неожиданно после долгой паузы каким-то таинственным голосом.) Ми-лый…

Габрух (вздрагивая). Вы мне…

Тарпова (таинственно-радостно). Я знаю, что нужно нам делать.

Габрух (заражаясь таинственностью Тарповой). Скажи скорей.

Тарпова. Ты должен перемениться.

Габрух (отшатнувшись). Как перемениться?

Тарпова (кладет руки на его плечо). Ты переменишься? Не правда ли?

Габрух (глухо). О чем ты просишь?

Тарпова (нежно). Я не могу любить такого.

Габрух (глухо). Какого?

Тарпова (кротко). Пойдем, милый! Я все сказала. (Сама берет под руку, идут к выходу.)

Габрух (останавливаясь и привлекая к себе Тарпову). Я не могу обещать ничего, но я так счастлив, так счастлив!