Читаем Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология полностью

Поздний вечер. Набережная Фонтанки близ проспекта 25-го Октября. Вдали направо видна часть проспекта с мостом через Фонтанку с клодтовскими конями. На углу проспекта и Фонтанки сияют огни аптеки. Ночные магазины уже закрыты, но уходящая по проспекту линия горящих фонарей создает впечатление, что там еще шумно и весело. Прямо перед зрителем — плохо освещенная набережная Фонтанки у Аничковского дворца. Два тусклых фонаря. У чугунной ограды набережной стоит Сафо в тоскливой позе и смотрит на воду, отражающую огни фонарей. Та же площадка, что в первой сцене этого акта, изображает теперь домашний кабинет Габруха. Большой письменный стол, лампа под зеленым абажуром бросает ограниченное пятно света. В кресле, опустив голову на грудь, сидит, будто дремлет, Габрух. На столе — телефон.

Сафо (на набережной). Боже мой, боже мой!.. (Плачет, припадая на чугунную ограду.)

Габрух (вынимает часы, смотрит). Черт, как медленно идет время!.. (Опускает голову на грудь, но вдруг кричит.) Маня! Маня!

Входит испуганная Маня.

Маня (торопливо, видимо, предупреждая вопросы хозяина). Барыня сказали, к обеду не будут.

Габрух (ласково). Я знаю, Маня. Вы седьмой раз говорите мне. Вам жалко барыню, Маня…

Маня (робко). Мне очень жалко барыню.

Габрух. Пожалейте ее, Маня.

Маня (готовно). Они надели лиловое шелковое платье и ушли. Они очень плакали.

Габрух (тоскливо). Идите, Маня… (Опускает голову на грудь.)

Сафо (плача). Пойду… по телефону… Может быть, простит… Может быть… (Шатаясь, идет по направлению к проспекту.)

Габрух (поднимает голову). Черт… все неживое… Точно в склепе… (Звонит телефон. Жадно хватает трубку, овладев собою.) Алло! Откуда? А, ты, Софик! В чем дело, дорогая? Да, сижу, работаю… (Долго слушает в трубку.) Ну хорошо, дорогая. Я же не настаиваю. Можешь не рассказывать по телефону, дома успеется. Ах, так! Хочешь, чтобы за тобой приехал? Куда прикажешь приехать?… (С оттенком изумления.) На набережную Фонтанки?… Хорошо, хорошо! Через четверть часа. (Взволнованно.) Маня, пальто и шляпу мне!

Площадка исчезает в темноте. На набережной со стороны проспекта показывается Сафо. Ее преследует пьяный.

Пьяный. Н-не в-волынься, г-говорю. П-пайдем с-со мной.

Сафо (убегая). Я сейчас милицию позову.

Пьяный. К-к-кота т-ты п-поз-зовешь своего. А ч-чем я х-хуже. (Догоняет и тискает за грудь.)

Сафо. Негодяй! (С размаху бьет по щеке.)

Пьяный (остолбенев от изумления, потирает щеку). Вот стерьва с-сопливая… Н-ну, я т-тебя… (Бежит за Сафо.)

С другой стороны показывается Габрух.

Сафо (подбегая в страхе). Витя, Витя! Пьяный за мной…

Пьяный (раскланивается и расшаркивается перед Габрухом). Здрав-вствуй, к-к-кот! А п-почему у те-бя у-усов н-нету?

Габрух. До свиданья, мерзавец! (Бьет его коленом под зад.)

Пьяный (падая и уползая в темноту на карачках). С-сволочи. З-зар-резали… (Воет в темноте.)

Габрух (к Сафо). Ты вся дрожишь. Перепугал этот мерзавец.

Сафо (дрожа). Сейчас пройдет. Не обращай внимания. Возьми под руку… (Прижимается к Габруху. Идут в направлении от проспекта. Дойдя до фонаря, повертывает обратно.) По-ойдем… о-обратно…

Габрух. Нам нужно к дому, а мы от дому.

Перейти на страницу:

Все книги серии Весь Быков

Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология
Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология

Сексуальная революция считается следствием социальной: раскрепощение приводит к новым формам семьи, к небывалой простоте нравов… Эта книга доказывает, что всё обстоит ровно наоборот. Проза, поэзия и драматургия двадцатых — естественное продолжение русского Серебряного века с его пряным эротизмом и манией самоубийства, расцветающими обычно в эпоху реакции. Русская сексуальная революция была следствием отчаяния, результатом глобального разочарования в большевистском перевороте. Литература нэпа с ее удивительным сочетанием искренности, безвкусицы и непредставимой в СССР откровенности осталась уникальным памятником этой абсурдной и экзотической эпохи (Дмитрий Быков).В сборник вошли проза, стихи, пьесы Владимира Маяковского, Андрея Платонова, Алексея Толстого, Евгения Замятина, Николая Заболоцкого, Пантелеймона Романова, Леонида Добычина, Сергея Третьякова, а также произведения двадцатых годов, которые переиздаются впервые и давно стали библиографической редкостью.

Дмитрий Львович Быков , Коллектив авторов

Классическая проза ХX века

Похожие книги

Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха
Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха

Вторая часть воспоминаний Тамары Петкевич «Жизнь – сапожок непарный» вышла под заголовком «На фоне звёзд и страха» и стала продолжением первой книги. Повествование охватывает годы после освобождения из лагеря. Всё, что осталось недоговорено: недописанные судьбы, незаконченные портреты, оборванные нити человеческих отношений, – получило своё завершение. Желанная свобода, которая грезилась в лагерном бараке, вернула право на нормальное существование и стала началом новой жизни, но не избавила ни от страшных призраков прошлого, ни от боли из-за невозможности вернуть то, что навсегда было отнято неволей. Книга увидела свет в 2008 году, спустя пятнадцать лет после публикации первой части, и выдержала ряд переизданий, была переведена на немецкий язык. По мотивам книги в Санкт-Петербурге был поставлен спектакль, Тамара Петкевич стала лауреатом нескольких литературных премий: «Крутая лестница», «Петрополь», премии Гоголя. Прочитав книгу, Татьяна Гердт сказала: «Я человек очень счастливый, мне Господь посылал всё время замечательных людей. Но потрясений человеческих у меня было в жизни два: Твардовский и Тамара Петкевич. Это не лагерная литература. Это литература русская. Это то, что даёт силы жить».В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Тамара Владиславовна Петкевич

Классическая проза ХX века