Марысенька (Мария де Лагранж д'Аркиен),

 Двадцати одного года он начал свое военное поприще, отличившись под стенами Смоленска, но заболел, не будучи в состоянии переносить суровость зимнего похода. По выздоровлении он задумал жениться без согласия своих воспитателей, мечтал о княжне Радзивилл, получил отказ и оскорбленный поступил на службу императора против Франции. Ничем не отличившись, он вернулся в Польшу, где предполагал жениться на фрейлине своей невестки, затем исчез и вновь появился во Франции. Здесь он был арестован по подозрению в шпионстве в пользу Испании. Едва не встретившись со своею будущей подругой в Венсенском замке, где ему пришлось просидеть около двух лет, после краткого пребывания в Польше, за которым следовало новое исчезновение, он появился в Notre Dame de Lorette и там постригся в монахи. Таким образом он поступил в иезуиты, удивляя Европу своим благочестием и своим отречением от земных благ, подавая пример смирения своим новым товарищам, до того дня, когда его брат, с трудом освободив его из тюрьмы, узнал от курьера, прибывшего в Варшаву, что иезуит намерен променять черную рясу на красную манию.

 Ему дали звание кардинала, что ему не помешало вернуться в Польшу в рыцарских доспехах, со шпагой на боку, уверяя всех, что его нога никогда не будет в Риме, где за ним не хотели признать титул королевского высочества. За это время он убедился, что воздержание, возлагаемое на него новым положением, ему не по силам. В то же время, ухаживая за одной из "хорошеньких" придворных Марии де Гонзага, он влюбился в сестру короля, увидав её мельком, при выходе из Венсенской тюрьмы. Примирившись с отказом, он сделал одно важное открытие, побудившее его остаться в Варшаве. Он узнал, что дни короля Владислава сочтены.

III. Дни испытаний. -- Шведское нашествие. -- Превращение Марии де Гонзага. -- Великая Королева. -- Польша спасена ею. -- Мы снова встречаем Марысеньку.

 Heтрудно себе представить, чем был варшавский двор при подобном государе и какое направление приняло воспитание Марысеньки. Однако, любовные похождения и веселье не могли так долго продолжаться.

 Настали годы отчаянной борьбы против казаков, предугаданные Владиславом. Затем великий разгром, заранее предвозвещенный: шведское нашествие, осада столицы, занятие страны неприятелем; рассеяние всего двора, бегство короля и королевы, преследование неумолимым врагом. Наконец, преследование кончилось, шведы удалились; но тут произошло новое нашествие: все соседи -- трансильванцы, татары, прусаки -- сбежались делить добычу.

 Чем сумела стать Мария де Гонзага в эти дни бедствий, что ей удалось совершить для своего престола и для своего нового отечества -- об этом Польша не умолчала. Быть может, она даже преувеличила свою благодарность. Трогательная легенда сохранилась об одном из героев этой ужасной войны. Двадцать раз пораженный насмерть шведами, он остаётся жив, несмотря на свои раны. Весь изувеченный, с пронзенным сердцем, он остался жив; при первом звуке польского валторна он встал и возвратился в ряды.

 Мария де Гонзага не воскресила этого солдата, в котором народное воображение видело символ истерзанной страны, переживающей свои страдания. Но это она отчаянно трубила в рог, призывая садиться на коней, до той поры, когда настало время геройского возмездия -- она, и никто иной кроме неё.

 Она нашла смелых сподвижников в сынах Польши, достойных её недавнего прошлого; Потоцкий, Любомирский, Чарнецкий более других, суровый воин, который говорит, упоминая о территориальных богатствах страны, о солончаках, источниках богатства Любомирского и о своих ранах: "Я обязан тем, чем я стал, не хлебу, не соли, но тому, что меня заставило страдать". Я уверен, что без королевы они бы не справились со своей задачей. Без неё Ян Казимир отступил бы первый, и страна ринулась бы за ними в бездну. Мария де Гонзага ни на минуту не теряла голову, отстаивая каждый клочок земли, цепляясь за края бездны, падая двадцать раз и вновь вставая.

 Под стенами Варшавы она велела отпрячь лошадей своего экипажа, чтоб увезти в безопасное место несколько пушек, и сидя на барабане наблюдала за стрельбой батареи. По дороге в Данциг, в сопровождении храброго Чарнецкого и нескольких эскадронов, она услышала грохот перестрелки.

 -- Это Потоцкий нападает на шведов; бегите ему на помощь!

 -- Но ваше высочество?!..

 -- Я сумею защищаться одна, если надо!

 Г. Корзон упрекает её в том, что она не выиграла битвы под Варшавой. Он негодует на Польшу за то, что француженку допустили принять участие в деде общего спасения, и ставит в упрек величайшему польскому историку нашего времени Шуйскому, признание этого факта.