Маша и Шерхан

Впрочем, каждый делает собственные выводы из уроков детства. У автора на этот счет тоже было из чего выбирать:

«Как он грохнулся на грешную землю, мой двоюродный дядя, надевая свои неизменные азиатские калоши! Эти калоши имеют узкий носок. Он приспособлен к ичигам. Это высокие сапоги из тонкой кожи без рантовой подошвы и каблука. Их одевают с калошами. Я прибил калоши дяди гвоздями к порогу дома. И когда дядя поспешил по своим бухгалтерским делам после очередного намаза – мусульманской молитвы, как правило, совершаемой пять раз в день, галоши задержали его неизменную стремительную поступь. Будь мой дядя толстым, наверное, моя шутка имела бы далеко идущие последствия. А так тщедушный человек – гроза своих жен (почему-то они умирали рано, только последняя, Мариам, проводила его на смиренный мазар – мусульманское кладбище), вылетел из галош и приземлился от них неподалеку.

Как вспоминали мои старшие родственники, «тути» (так он называл свою тетю – мою бабушку), мы же, дети, так и прозвали его между собой, имел действительно грозный характер. В годы моего знакомства с ним от этого качества оставались единичные фрагменты: вулкан, иногда плюющийся горячей лавой. Но любовь тути к горячительным напиткам оставалась прежней. И это сильно огорчало его тетю, мою бабушку, а значит – и меня.

–После своих командировок в колхозы «тути» возвращался домой в стельку пьяным, – рассказывала моя тетя. – Его жена находила спасение в соседнем доме. Тути брал за поводок свою собаку – немецкую овчарку, и командовал: «Бушуй, искать!» Бушуй, не желая выдавать свою хозяйку, имитировал поиск. «Тути» тогда начинал посылать на поиски жены своих детей. Выпроводив их на улицу – вне зависимости от погоды, и, постреляв в небо из ружья, тути успокаивался, запирал изнутри на большой засов входную дверь и засыпал. Благо, что мертвецким сном. Потому что одному из «разведчиков» приходилось через зады двора, замирая духом – особенно пугала почему-то черное пространство открытой на ночь бани, пробираться домой, открывать засов и впускать домой всю компанию. Наутро тути получал жестокий нагоняй от своей тети, но неизменно божился, что ничего не помнит и что свой грех он замолит....

Мне вспомнили и другие проделки. Крупный азиатский горох, подложенный под молитвенный коврик дяди. Мне самому пришлось попробовать на своих коленях твердость горошин в углу комнаты…

А горстка марихуаны, которую я выкрал у махаллинских наркоманов – один из них жил по соседству с дядей, и украдкой добавленная мной в плов? Мне было интересно: останутся ли такими же дядя и его друзья – важными, или будут вести себя как наркоманы? (Бормотать что-то непонятное, вращать глазами, махать руками в непонятном мне желании что-то ухватить из воздуха). Поможет ли им Всевышний? Или ему всё равно и перед ним все равны? Вкусив плова с дурманом, благочестивые гости моего дяди и сам дядя тоже впали в неудержимый смех, перемежаемый икотой… Это едва не прикончило самого тучного из праведников…

Мои большие уши – предмет злых шуток мальчишек нашего жилого квартала, стали вызывающе некрасивыми. Железные пальцы были у моей бабушки в отличие от её характера. (В отношении меня, надо заметить).

Но, собственно, что послужило причиной моего конфликта с дядей? Я упорно, будучи прилежным пионером-атеистом, отвращал дядю от религии, приводя железную, как мне казалось, логическую формулировку: «Бога нет! А если он есть, почему он не наказывает пьяниц? Бога нет! А если он есть, скоро накажет вас. Вы не боитесь?». Моего старшего родственника это выражение страшно оскорбляло. Будь его воля, он надрал бы мне уши, а может, и выпорол. Но его тетя, моя бабушка, не могла этого ему позволить. Прошло время. Сейчас я понимаю своего дядю. Он получил в первый же год второй мировой войны сильнейшую контузию и был списан подчистую. Бывший сержант и бывший командир расчета противотанковой пушки, а теперь – инвалид, заглушал периодические страшные боли в голове универсальным транквилизатором и анальгетиком – водкой. Правда, затем он раскаивался в своем греховном поступке и замаливал его…».

Большим начальником невозможно стать без четких приоритетов. Считаться со всеми – никаких сил не хватит. Кем-то следует пренебречь. Ради достижения общих целей. А может и великих общих целей. Башлыку хватило ума понять это. Еще в детстве отец его наталкивал к этому решению. Раз за разом. Приведем лишь один эпизод.

«Отец редко Башлыка с собой на работу. Каждое такого рода сближение ему запоминалось. Как-то они попали на свиноферму заготовительного пункта. Как оказалось, отец приехал в одно из ведущих подразделений вверенного ему хозяйствующего субъекта проконтролировать процесс кастрации поросят. Ветеринарный врач, ему ассистировал ветеринарный фельдшер, привычными движениями делал укол шприцом в нижнюю часть живота поросенка, делал разрез ланцетом, быстро находил искомое, перекусывал ножницами, зашивал… Дело было поставлено на конвейер.