Папа не пришёл и спустя полчаса, и спустя час. Я бегом возвращалась домой, стуча зубами и потирая себя ладонями. Пригибала голову, делалась сутулой и ускоряла шаг, когда проходила мимо приподъездных алкашей. Заходила в тень, когда видела крепких околофутбольщиков. Из носа от перевозбуждения пошла кровь вперемешку с соплями, которые сливались со слезами и затекали в рот.
Дома мама сразу всё поняла и долго отогревала чаем с куском кулича, обнимая меня за голову.
Когда мама поцеловала меня на ночь и выключила свет, я прокралась к полке над письменным столом, где стоял наш иконостас, взяла иконку с Иисусом и сказала ему: «Мне теперь больше некуда, понимаешь? Возьми меня с собой, пожалуйста, и дай мне знак, чтобы я знала, что ты есть»
Тут за дверью послышался грохот и мамин крик. Когда я прибежала, мама лежала на полу, обнимая себя за левое плечо, и плакала. Рядом в грязной луже валялась половая тряпка.
Почему мама решила помыть пол именно ночью? Почему разлила ведро? Почему в итоге получила просто синяк, а не перелом руки, который на несколько месяцев лишил бы её работы в оркестре? И почему всё случилось именно тогда?
В тот вечер Бог подал мне знак и сказал не умирать и позаботиться о маме.
«Ты теперь мой новый отец, — говорила я тихо иконе, пока мама мазала себе на плече йодовую сеточку, — я всегда-всегда буду тебя слушаться, только никуда не уходи, пожалуйста, и береги маму»
Яблоко не бери
Я хотела спуститься по лестнице. Паша проходил мимо и опять хотел сделать то, что делал всегда, но вдруг сзади подошла Ева и взяла его за запястье.
«Подойдешь к ней…» — начала Ева.
«Так что?» — сказал Паша.
Ева заорала: «Потому что нравишься ты ей, хватит!»
Ева толкнула его, Паша полетел с лестницы и ударился о кафель. В сознание он пришел не сразу.
Я испугалась, но подумала: «Надеюсь, он не вспомнит ее слова»
Ева, красная, подошла ко мне и выпалила: «Ты не стерва и никогда ей не будешь. И уходи, уходи отсюда»
Она отвернулась и высморкалась в рукав. На следующий день в школу пришла полиция с воспитательной беседой. Еву исключили совсем перед выпускными экзаменами.
На посошок — на прощание
«До 20 мая включительно абитуриентам придут результаты вступительных испытаний на электронную почту», — эту новость на сайте гимназии я обновляла раз за разом: вдруг поменяют, вдруг результаты уже выслали, а письмо не пришло, вдруг они задерживаются.
20 мая я ждала последние два месяца, а в тот самый день обновляла почту даже на уроках математики: за использование телефона провинившемуся ставили единицу и выгоняли с урока.
Уведомление всплыло на перемене, сразу после урока математики. Сначала шел долгий дурацкий текст с благодарностями за участие.
«Неужели так долго благодарят, потому что не прошла?» — снаружи я застыла, а внутри легкие стали бегать по кругу, немного подпрыгивая.
Последним предложением, даже не выделенный жирным шрифтом, стоял результат.
Сто из ста. Я захрипела, пошла спиной назад и ударилась головой о школьную стенку.
«Машенька, ты чего?» — спросила учительница по литературе Людмила Ивановна.
«Я от вас… То есть вы мне все… Ой… Я поступила!» — выпалила я, заревела и бросилась обнимать опешившую Людмилу Ивановну.
Мужская, не случайная, не Людмилы Ивановны, рука коснулась задницы.
«Поздравляю. Надеюсь, ты все еще носишь эти свои ключи», — прошептал Паша.
Дома мама обняла, купила «Прагу», и мы долго смотрели по телевизору концерт № 1 для скрипки с оркестром Шостаковича.
«Это, получается, все? Больше их всех не будет?» — думала я.
А в полдвенадцатого, когда я уже думала попытаться уснуть, мне позвонили с неизвестного номера.
«Вдруг бабушка с того света шлет весточку?» — подумала я и взяла трубку.
Но в трубке с самого начала ломаным голосом стали тараторить.
«Ты знаешь, я мечтаю об острове — таком с кокосами, но без пальм, не люблю пальмы. Понимаешь, меня каждое лето в этот долбаный Дубай с этими пальмами, я не могу его уже видеть. И чтобы на острове никого, я их тоже всех видеть не могу. Чтобы я лежал на песке, и на меня океан вот так — с головой. А ты зубрила. Ты что, насовсем?»
Я помолчала пару мгновений и ответила Паше: «А на этом острове есть Лес?»
Тогда он бросил трубку.
Я села в кровати, чтобы подумать, но мыслей не было.
Я доиграла скерце
Нас погнали в актовый. По школьному радио явно первоклашичьим голосом, запинаясь, читали стихи о весне.
Выпускные экзамены я сдала на отлично, кто-то с Божьей помощью, но тоже сдал.
В актовом пахло заключением — только не заключением во внутреннюю тюрьму, как всегда было у меня, а заключением, побегом из этой внутренней тюрьмы.
«За блестящие успехи в учебе, труд и твой божий дар, Маша! Именно он вел тебя все эти годы по нелегкой и такой интересной дороге учебы, — профукала в микрофон директриса, — но нам всем интересно вот что: кто же был с тобой рядом все эти годы?»
Я посмотрела на Пашу. Паша еле слышно покачал головой из стороны в сторону и одними губами сказал «нет».