Машина до Килиманджаро

Когда идет буря, и среди грозовых туч пляшут зарницы, с каждой вспышкой молнии в моих глазах отражается ее имя. Иногда, в ночной тишине, я вновь слышу тиканье ее механического сердца, ее напевный голос над нашими кроватями. Она, как невидимые часы, оживает в залах моей памяти, подобно разумному пчелиному рою, летит вслед за духом ушедшего лета. Иногда мне видится улыбка ее губ, что касались моей щеки глубокой ночью…

— Хорошо, все ясно! — нетерпеливо вскрикнете вы, — так как все, черт возьми, случилось, как родилась ваша невыносимо прекрасная любящая бабушка?

В ту неделю разрушился весь наш мир.

Умерла мама.

Уже смеркалось, когда черный автомобиль оставил нас с отцом на дороге у дома и, развернувшись, уехал прочь. Мы смотрели на траву на лужайке и думали:

«Все такое чужое. Эти молотки и шары для крокета, и дужки, все брошено так же, как три дня назад, когда отец, плача, вышел из дома, чтобы сказать нам. Вот мои ролики, ролики мальчика, который уже не будет таким, как прежде, а вот качели на старом дубе, которых так боится Агата, говорит, что сломаются и она упадет.

А что же с домом? Господи…»

Мы заглянули в дверь, боясь, что в опустевших комнатах еще блуждает эхо, как бывает, когда из дома уже все вывезли, и нечему поглотить ту реку слов, что вечно струится среди стен. Теперь наш дом лишился мягкости, тепла, самой большой нашей драгоценности.

Дверь широко распахнулась.

Нас встретила тишина. И ветер, дохнувший в лица сырой землей.

У нас же нет подвала!

— Ну что ж… — промолвил отец.

Мы не сдвинулись с места.

К дому подкатил огромный канареечно-желтый лимузин тети Клары.

Мы ринулись в дом, разбежались по комнатам.

Слышно было, как они кричат и спорят внизу.

— Пусть дети живут со мной! — требовала Клара.

— Они скорее умрут, чем так сделают, — отвечал отец.

Тетя Клара ушла, хлопнув дверью.

Мы чуть не пустились в пляс, но вдруг вспомнили, что случилось, и спустились вниз.

Отец сидел и говорил что-то сам себе, или призраку мамы, явившемуся из прошлого, когда она еще не болела, исчезнувшему, испугавшемуся, когда хлопнула дверь. Он говорил, глядя сквозь пальцы:

— Детям кто-нибудь нужен. Я их очень люблю, но я же должен работать, чтобы их прокормить. Энн, я знаю, ты их тоже любишь, но ты ушла. Что, Клара? Нет, невозможно. Она задушит их своей любовью. Нанять домработницу, няню?

Отец вздохнул, и мы вместе с ним.

Нам катастрофически не везло с прислугой: нянечками, домработницами, сиделками. Одни разрушали все, к чему мы привыкли, либо рубя сплеча, как топором, либо устраивая бурю, иначе и не скажешь. Другие были слишком противными, как мокрое суфле. Мы для них были чем-то вроде мебели, которую нужно было переставлять, чистить от пыли и сушить на солнышке.

— Я придумал, — прошептал отец, — нам нужна…

Мы наклонились, чтобы лучше слышать.

— …бабушка.

— Но все наши бабушки, — заключил Тимоти, с удивительной для его девяти лет логикой, — уже умерли!

— Это не совсем так.

Как загадочно произнес это папа!

— Вот, — произнес он наконец.

И протянул нам красочный буклет. Мы уже видели его в руках отца, а в последние дни все чаще. Теперь, хорошенько рассмотрев его, передавая из рук в руки, мы понимали, почему так разозлилась тетя Клара.

Тимоти громко прочел надпись на обложке:

— Я пою электричество тела!

Он исподлобья взглянул на отца:

— Что все это значит?

— Читай дальше.

Агата и я виновато оглянулись, словно ждали, что наша мама застанет нас за этим богохульством, но затем покивали Тимоти, и тот продолжил чтение:

— Фанто…

— Фанточини, — подсказал отец.

— Компания «Фанточини». Воплощая мечты… решаем неразрешимое, справляемся с невозможным. Одна модель, но с миллионом возможных вариаций, полностью изменяемая и настраиваемая, единая и неделимая. Дарующая всем свободу и справедливость.

— Где это написано? — вскричали мы.

— Нигде, — Тимоти улыбнулся впервые за несколько дней, — я это сам придумал.

— Погодите, слушайте дальше: «Для тех, кому надоели невнимательные сиделки и нянечки, опустошающие бар, и чересчур заботливые дядюшки с тетушками…»

— Даже слишком! — согласилась Агата, и я повторил за ней.

— «…мы разработали первую в мире человекоподобную модель Марк 5, на микросхемах, с возможностью подзарядки от электросети, Электрическую Бабушку».

— Бабушку?!

Буклет выпал из рук Тимоти:

— Папа?..

— Не смотрите так на меня, — сказал отец. — Я почти обезумел от горя и от того, что не знаю, как жить завтра или послезавтра… Поднимите же его. Дочитайте до конца.

— Я дочитаю, — ответил я, поднимая буклет. — «Это не просто игрушка, это нечто большее. Электронная Бабушка Фанточини создана с великим тщанием и любовью, чтобы она могла с великим тщанием дарить свою любовь вашим детям. Она сделана, чтобы помогать детям в познании реальности окружающего мира и научить их пользоваться нереальным, собственной фантазией и воображением. Она способна одновременно обучать двенадцати языкам, переключаясь за миллисекунду, ее база данных как гигантский улей, где роятся все возможные знания о мире и людях вокруг…»

— Звучит здорово! — сказал Тимоти. — Кажется, обученных пчел у нас еще не было.